За строкой приговора…

— А кем он был раньше, до директорства, знаете?

— Вначале плотником…

— Ну, ну, — подбодрил Матвеева Гуляев.

— Потом мастером, заместителем начальника цеха…

— А до работы на комбинате?

— Представления не имею. Он уже здесь двадцать пять лет работает.

— Значит, не знаете?

— Не знаю. Да и какое это имеет отношение к делу?

— Прямое отношение, уважаемый товарищ, самое прямое. Ведь Бычихин-то до комбината был воспитанником детской колонии. Слышали про Макаренко? Вот у него Бычихин и числился. В трудновоспитуемых числился. Так-то. А ещё раньше Саша Бычихин беспризорничал, воровством промышлял. Вот как. Но повезло ему. Если бы вы двадцать пять лет назад в кадрах работали, плохо бы пришлось Саше Бычихину! Так-то.

По залу прошёл гул. Сдерживая улыбку, Анна Ивановна спросила у Гуляева:

— Ещё вопросы будут к свидетелю?

— Да хватит, наверное.

Матвеев растерянно смотрел на Гуляева, потом сбивчиво заговорил:

— Вы только не думайте, что я действовал по своей инициативе. Я-то как раз хотел зачислить Сысоева. Он на меня произвёл хорошее впечатление. Но у нас в своё время произошёл неприятный случай с одним… — Матвеев замялся, подбирая слова, — случай с одним бывшим вором. Начальник цеха и отсоветовал. И, как видите, в данном конкретном случае мы не ошиблись: Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.

— Не без твоей помощи! — громко сказал кто-то в зале.

— Тише, товарищи! — подняла руку Анна Ивановна. — Надо уважать суд.

Сысоев все время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти не прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донёсся до него голос адвоката, просившего суд о снисхождении…

Наконец он очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду вместе с Николаем Ахметовичем. Слушает, боясь проронить хоть слово. Маленькая, сгорбленная, в белом платке. В том самом платке, который он ей привёз. Доживёт ли она до его возвращения? Да и вернётся ли он?

Почувствовал, как дрогнули губы. Пониже наклонил голову. Неужто жизнь навсегда сломана? Как в той песне поётся: «Погиб я, мальчишка, погиб навсегда…»

Погиб навсегда. Эта мысль, ставшая за последние дни привычной, внезапно пронзила все его существо. Неужто все кончено?

— Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Тяжело встал. Комок в горле.

— Я… я отказываюсь от последнего слова.

— Хорошо. Садитесь. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора по делу.

В зале сразу же заговорили, зашаркали ногами, заскрипели отодвигаемыми скамейками.

К Сысоеву подошёл Нуриманов.

— Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось…

— Ничего, Николай Ахметович, живы будем — не помрём.

Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:

— Оставьте меня! Оставьте!

Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.

— Граждане, прошу отойти от подсудимого, — сказал конвойный милиционер, отодвигая любопытных.

* * *

— Ну, какие будут мнения? — спросила Степанова.

— Мнения… — заёрзал Гуляев. — Ну какие тут мнения? Тут, Анна Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения…

— Сомнения — тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.

— Ну, прежде всего частное определение в адрес комбината выносить надо. Эти деятели, Матвеев и Коспянский, наломали дров. Как, Клавдия Тимофеевна? Согласна?

— Согласна.

— Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся — работы нет. Ну и того…

— Да, отказ в приёме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, — поддержала Гуляева Блинова. — Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?

— Я — «за». Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных — государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?

Наступило молчание, которое прервал Гуляев.

— Какое наказание по закону за повторную кражу?

Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.

— Мда, — крякнул Гуляев, — строгонько!

— Строго, но справедливо. Рецидив.

— Рецидив-то рецидивом, — сказал Гуляев, — но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.

— А на какой приговор рука поднимется?

— На оправдательный! — Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.

— Оправдать?

— А что?

— Но ведь он украл.

— Украсть-то украл, но обстоятельства… — уже менее уверенно сказал Гуляев.

— Обстоятельства, конечно, серьёзные, — согласилась Анна Ивановна. — Очень серьёзные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.

— Я?! — возмутился Гуляев. — Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.

— Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?

— Конечно ж, о чем речь!

— А он украл…

— Гм.

— Следовательно, обстоятельства не могут служить для него полным оправданием. Кража остаётся кражой. Верно?

— Ишь как повернула… Ну, верно, — неохотно согласился Гуляев. — Все верно, и все неверно. Вон как. Не могу я на свою рабочую совесть такого приговора брать…

— А теперь послушаем Клавдию Тимофеевну.