За свободу

— Союзы заключаются лишь для того, чтобы быть расторгнутыми, — прошептал Конрад Эбергард и добавил вслух: — Но что, кроме честолюбия, могло побудить Гейера фон Гейерсберга стать на сторону крестьян, — не могу себе представить. Не верю я в прочность их союза, особенно же после того, как та самая орда, что посетила нас, на обратном пути в Вюрцбург разрушила, как я слышал, его Гибельштадтский замок.

— Какой позор! — простонала Сабина, а Габриэла желчно рассмеялась.

Мелодичный перезвон с колокольни собора св. Иакова слился с ее смехом. Толпа устремилась на площадь, и вскоре между питейной и ратушей показались крестьянские послы. Все они были в панцирях, с мечом на боку и в сверкающих в утреннем солнце шлемах. Даже лейценбронский священник Деннер надел панцирь поверх рясы; у Пецольда же на груди красовалась золотая цепь оксенфуртского старшины. Ликующие возгласы толпы приветствовали их на всем пути до ратуши. Многие пожимали руку Деннеру и Большому Лингарту, популярным в городе. Но из окон патрицианских домов послов не встречали ни радостными криками, ни развевающимися платками, ни цветами. Они шли грубовато-простые, с серьезными, строгими лицами. Напряженные взгляды любопытных, в том числе Сабины и ее подруги, были устремлены главным образом на Флориана Гейера. Сабина, сама того не замечая, все больше и больше высовывалась из окна, и ее голубые глаза загорелись. Зато лицо прекрасной Габриэлы становилось все мрачней.

— Какой красавец! — томно прошептала Сабина, и, когда тот, кем она так восхищалась, исчез под аркой ратуши, с ее полураскрытых губ сорвался вздох. Она посмотрела на подругу и была поражена ее нахмуренным лицом, ее неподвижно устремленными вдаль глазами.

— Ах, как ты можешь, Габриэла! — с упреком воскликнула она.

— Как могу? Вот оно что! Ты сдалась на милость победителя и готова пасть к его ногам? — с резким смехом отпарировала Габриэла и откинулась на спинку кресла.

— Нет, я не знаю никого, кто мог бы сравниться с ним, — отвечала Сабина, слегка зардевшись. — Он должен нравиться любой девушке. Какое гордое, мужественное лицо. Сколько благородства! — И она мечтательно закрыла глаза, не замечая направленного на нее угрожающего взгляда Габриэлы.

— А ты уже влюбилась в него по уши, — холодно заметила Габриэла.

Между тем крестьянские послы вошли в большой продолговатый зал, где три недели тому назад приносили присягу вновь избранные члены магистрата. Ратсгеры и члены комитета были уже на своих местах. На советниках были длинные черные мантии и плоские черные береты. Георг Берметер, как бургомистр, занял место на возвышении. Но обе его стороны, чуть пониже, на скамьях шеффенов, расположились все тринадцать членов внутреннего совета. За каменным барьером на дубовых скамьях вдоль стен восседали: справа — члены внешнего совета, слева — члены комитета. Для послов были приготовлены перед барьером кресла с высокими спинками.

Флориан Гейер с рыцарской учтивостью приветствовал собрание и заговорил о значении заключаемого союза. Его простая, ясная речь была серьезна и убедительна.

— Как друзья и любящие братья христиане, — так начал он, — соединяемся мы в союз, чтобы слово божие, святое евангелие проповедовалось свободно, правильно и ясно, без всяких прибавлений и вымыслов. Нельзя долее терпеть, чтобы враги простого народа утаивали от него истинное учение евангельское: оно должно стать всеобщим достоянием. Вы сами хорошо знаете, что с незапамятных времен бедный люд обременен непосильными, несправедливыми тяготами, барщиной, оброками и повинностями. И для того, чтобы бедняк мог добывать свой хлеб насущный и не был бы вынужден просить милостыню, наше братство требует, чтобы до окончательного преобразования государства были немедленно отменены все эти тяготы. Никто не должен платить ни податей, ни оброков, ни арендной платы, ни десятин, ни пошлин, ни посмертных, ни других поборов до преобразования государства на основании евангелия. Все, что отвергает евангелие, должно быть отвергнуто; все, что признает — признано. Так давайте же основательно все обсудим, чтобы как можно скорей довести дело до конца.

В зале поднялся шум. Со скамей комитета раздались возгласы одобрения, со скамей же магистрата — ропот, возражения. Флориан Гейер объяснил, что в намерения крестьян ни в коем случае не входит уничтожить все лежащие на народе повинности. В каждом городе магистрат, комитет выборных и община должны совместно обсудить, что необходимо для поддержания существования города, и установить размер налогов. Не следует также отрешать от должности тех официальных лиц, которые назначены по воле общины. Напротив того, нужно укрепить порядок и повиновение, и всякий, нарушающий его и призывающий к мятежу, по рассмотрении дела предводителями Светлой рати, будет подвергнут тяжкому наказанию. Но если вся община восстанет против своего магистрата, то союзное крестьянство не преминет оказать ей свою поддержку.