За свободу

— Довольно! — воскликнул старик, повелительным жестом остановив его, и встал. — Ты просто фантазер. Я надеялся образумить тебя, но и эта надежда рухнула, как, впрочем, и все мои надежды на тебя. Иди же навстречу своей гибели, раз ты не слушаешь ни советов, ни предостережений. Но знай, что то старое, которое, по твоим словам, уже изжило себя, еще достаточно сильно, чтобы разгромить ваше новое. И, бог свидетель, так оно и будет, и не ждите тогда ни пощады, ни сожаления! Довольно!

Он подошел к письменному столу, взял какие-то бумаги и, протянув их сыну, сказал:

— К сожалению, я предвидел, что так случится. Вот отчет об управлении оставленным тебе матерью наследством. А вот распоряжение моему банкиру выплатить тебе эту сумму. Здесь всего четыреста с лишним гульденов. Мы в расчете.

Макс долго молча смотрел на бумаги. Потом поднял глаза на отца и с дрожью в голосе произнес:

— Мне остается лишь поблагодарить вас, отец, за все то доброе, что вы сделали для меня. Верьте мне, я не хотел бы отплатить вам черной неблагодарностью. Но высшее благо для человека — верность своим убеждениям. Я презирал бы себя, если бы поступил против своей совести. Прощайте, отец!

Он поклонился и вышел. Последняя нить между ними порвалась. Теперь Макс должен был искать себе новый кров.

Конец первой книги

Книга вторая

Глава первая

Герцог Ульрих не прибыл на карнавал в Штуттгартский замок. Он не был полководцем и, вместо того чтобы не мешкая занять свою столицу, где бюргерство держало его сторону, терял попусту драгоценное время, принимая изъявления верноподданнических чувств от вюртембергских крестьян, которые в большинстве своем оставались ему враждебны. Тем временем Трухзесу фон Вальдбургу[77] удалось его предупредить, бросив на Штуттгарт значительные силы во главе с графом Людвигом фон Гельфенштейном[78]. Бюргеры не решились на восстание, а в лагерь герцога прокралась измена. Швейцарцы, которым герцог предложил занять столицу, сочли это недостаточно надежным обеспечением уплаты их давно просроченного жалования. Наконец 24 февраля в сражении при Павии Георг фон Фрундсберг взял в плен французского короля Франциска, и победоносная Австрия решительно потребовала от союзных кантонов отозвания войск, предоставленных герцогу. Доблестные сыны Швейцарии, тогда еще входившей в Империю, с большой готовностью протянули руки, когда посланцы Трухзеса фон Вальдбурга предложили им невыплаченное жалование и задаток в счет будущих благ за обязательство не только оставить герцога, но и выдать его австрийскому командованию. Герцогу пришлось повернуть вспять, не дойдя до своей столицы, и бежать под покровом темноты, чтобы не попасть в руки врагов. Братья его жены, герцоги Баварские, подстрекаемые канцлером фон Экком, не жалели средств, чтобы погубить герцога. Канцлер Экк, одержимый фанатической ненавистью к Реформации, нашел себе послушное орудие в лице коварного и жестокого Трухзеса фон Вальдбурга. Путая следствие с причиной, как это вообще свойственно правящим классам, канцлер считал Реформацию, которую он называл не иначе как «лютеровским обманом», источником всеобщего недовольства и возмущения и настаивал на применении против нее беспощадного террора.

Вскоре после того как герцог Ульрих потерпел неудачу под стенами своей столицы, в Балленберге, в трактире Георга Мецлера[79], на хозяйской половине, собралось несколько человек. Городок был расположен на возвышенности, в двух часах ходьбы к западу от Краутгейма на Яксте, на стыке владений графов Гогенлоэ и архиепископа Майнцского, и благодаря своей близости к Оденвальдскому лесу был особенно удобен для свиданий заговорщиков. В трактире нередко устраивали свои тайные сборища оденвальдские крестьяне, нищие, измученные непосильным гнетом. Они готовы были положиться на Георга Мецлера как на каменную гору. В этот трактир пригласил Вендель Гиплер владетельного господина Гибельштадтского замка, а хозяин трактира препоручил своему двоюродному брату Леонгарду Мецлеру из Бретгейма привести Симона Нейфера.

Флориан Гейер явился в одежде простого рейтара. Без малейших признаков высокомерия и снисходительности, способных повлиять лишь на лакейские душонки, протянул он крестьянину свою сильную руку. Симон Нейфер не сводил с него глаз: он немало наслышался про него от Большого Лингарта. Перед ним был тот, о ком он думал как о возможном предводителе крестьян в тот самый день, когда, рассматривая гравюру, приложенную к «Двенадцати статьям», убеждал Ганса Лаутнера, что и среди дворян еще встречаются изредка люди, желающие добра простому народу.

Флориан Гейер был рад в душе, что преждевременный поход герцога Ульриха потерпел неудачу, и не скрывал этого.