Наша страна внимательно следила за развитием испанских событий. Советское правительство в октябре 1936 года сделало последнее предупреждение Лондонскому комитету но «невмешательству» о том,.что если военная помощь генералу Франко со стороны Италии и Германии не прекратится, а комитет будет и далее способствовать мятежникам, то Советский Союз воспользуется правом выбора средств для оказания всесторонней помощи народу и законному правительству Испанской республики.
Поведение комитета по «невмешательству» ни в чем не изменилось. Позже в своих воспоминаниях председатель Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури напишет:
«Кроме оружия, Советский Союз послал нам когорту героев-добровольцев летчиков, танкистов, артиллеристов, военных специалистов. Ежедневно и ежечасно они смотрели смерти в глаза и своей стальной закалкой и бесстрашием в борьбе против превосходящих в несколько раз сил противника служили примером самоотверженности и стойкости для наших молодых бойцов».
Когда наша страна начала посылать в республиканскую Испанию оружие и добровольцев, какие только обвинения не выдвигались против СССР на заседаниях комитета по «невмешательству»! Дипломаты фашистских стран говорили о желании Советского Союза прибрать эту страну к рукам, установить в ней «коммунистическое господство», превратить ее в свою заморскую колонию, о намерении, захватив всю Испанию, ударить с тыла по Франции. Выдвигался и ряд других нелепых домыслов. Недруги народа и правительства Испанской республики пытались извратить правду о бескорыстной интернациональной помощи Советского Союза этой стране в тяжелые для нее годы.
Фашистские дипломаты — волки в овечьей шкуре, обвиняя во всех грехах нашу страну, в то
Вернемся, однако, к событиям в Испании осенью 1936 года. В один из пасмурных октябрьских дней наша команда отправилась поездом из Москвы в Севастополь. В четырехместном купе я оказался вместе со своими новыми друзьями — лейтенантом Алексеевым, старшим лейтенантом Герасимовым и капитаном Извековым. В вагоне было тепло и уютно, перед нами мелькали дачные подмосковные места, с каждым оборотом колес скорый поезд увозил нас все дальше от родной Москвы. Каждый невольно ощущал в глубине души щемящую грусть и волнение: кто знает, придется ли когда-нибудь вернуться домой? Но вскоре такое настроение исчезло, и все вошло в свою колею. Пассажиры начали втягиваться в дорожную жизнь. Николай Герасимов не давал скучать и грустить друзьям. Он смешил забавными анекдотами на злобу дня, шутками. Помалкивал лишь Михаил Алексеев, он был сумрачен, думая о чем-то своем. Оставил молодую жену накануне родов, хорошо ли она их перенесет, кого родит — сына или дочку? У Алексеева была достаточно веская причина остаться в Москве в связи с семейными обстоятельствами, но он этого не сделал, внял зову совести. Известие о том, что его жена благополучно родила первенца, придет к нему в Испанию позже, а пока он в каком-то трансе...
Вскоре наступает тишина, друзья укладываются спать. Они еще долго не уснут, предаваясь беспокойным мыслям об Испании. Мы едем в далекую, неведомую страну — на родину Мигеля Сервантеса, Франсиско Гойи, Диего Веласкеса — великих художников слова и кисти, в страну мужественного народа, едем, чтобы выполнить свой интернациональный долг...
В Севастополь наш поезд прибыл вечером. Команда добровольцев направилась в порт, ярко освещенный электрическими огнями. Заканчивал погрузку большой морской транспорт «Карл Маркс». Глубокие его трюмы были заполнены военными грузами. Севастопольские докеры работали быстро, четко, без шума и суеты. Портальные краны с кажущейся легкостью поднимали, разворачивали свои стрелы и спускали в трюмы тюки огромной тяжести. Слышались лишь отрывистые команды: «Вира помалу!», «Майна!» Район порта тщательно охранялся часовыми.
Задирали головы, наблюдая некоторое время за погрузкой судна. Многие из нас такую картину видели впервые в своей жизни.
— Взгляни, какая громадина этот корабль, высота не менее шестиэтажного дома, а длина почти целый квартал!
— Сколько же всякого добра может пойти на дно морское, если фашисты выпустят по транспорту хотя бы одну торпеду, — задумчиво произносит Алексеев.
— Типун тебе на язык, Миша, не накликай беду. Авось доплывем чин по чину,— отзывается Николай Герасимов.