За свободу

Зато оксенфуртский старшина с жадностью набросился на еду и напитки, не обнаруживая ни малейшего интереса к той словесной приправе, с которой хозяин, по обычаю всех гурманов, рекомендовал вниманию гостя то или иное блюдо. Его неукротимый аппетит вызывал улыбку сострадания на лице рыцаря.

— Собственно говоря, следовало бы остерегаться всякого, кто сидит за столом застегнутый на все пуговицы, — заметил фон Менцинген, — ибо чье жестокое сердце не смягчится, вкушая столь ароматный и сочный олений бок?

— Хорошо бы подвергнуть сему вкусовому испытанию кое-кого из магистрата, — вставил ректор.

— Как бы то ни было, необходимо неустанно разоблачать тайные происки предателей, — уже серьезно поддержал его фон Менцинген. — Еще позавчера вечером, когда я имел счастье впервые встретиться с братом Гейером фон Гейерсбергом, я обратил его внимание на то обстоятельство, что внутренний совет, стремясь дискредитировать в глазах сограждан вновь избранных членов внешнего совета из бюргерского сословия, возлагает на них непосильные обязанности, в которых они ничего не понимают и понимать не могут.

— Совершенно справедливо, — подтвердил ректор.

— На виселицу предателей! — крикнул Пецольд, стукнув кружкой об стол.

— Эти махинации городской знати, — заметил Валентин Икельзамер, — известны с давних пор, еще со времен древней Греции и Рима. Тех, от кого хотят избавиться, усылают из города с почетными поручениями.

— Но со мной у них это не вышло, — рассмеялся рыцарь фон Менцинген, самодовольно подкручивая кончики усов.

Флориан Гейер устремил на него пытливый взор и спросил:

— Так, стало быть, по-вашему, на верность Ротенбурга нашему союзу нельзя положиться?

— Ничуть не бывало! Я только хотел сказать, что, пока патрициат не будет окончательно устранен от кормила правления, Ротенбург не станет надежным оплотом свободы. Это мое искреннее убеждение.

— Вы правы, — согласился с ним Икельзамер. — В наше время возможны лишь демократические республики.

— Посему я считал бы необходимым, чтобы крестьянство еще более укрепило свое положение в городе, — продолжал фон Менцинген. — Однако почему же вы не пьете, господа? Ваши кубки все еще полны. Честное слово, разумней всего было бы заключить союз с одним из князей. Конечно, с таким, который внушает городу страх.

Ганс Пецольд от изумления выронил нож.

— Что? С князем? Да ведь мы решили с ними покончить!

— In politcis[124] имеет значение только сегодняшний день, — заявил фон Менцинген.

— Нет, уж это от лукавого! — вскипел старшина.

Флориан Гейер, пронизывая рыцаря Стефана взглядом, спросил:

— Вы имеете в виду маркграфа Казимира?

— А хоть бы и его? — отозвался тот, насторожившись.

— Нет, вы сами понимаете, это невозможно, — воскликнул Флориан Гейер, вспыхнув от возмущения. — Если даже допустить, что крестьяне когда-нибудь вступят в союз с одним из князей, то уж во всяком случае не с Казимиром: ведь он столь же вероломен, как и жесток. Можем ли мы рассчитывать на верность князя, который оказался предателем по отношению к родному отцу? Вся эта семейка погрязла в вероломстве. Брат его, Альбрехт, нарушил присягу, чтобы превратить Пруссию, владение Тевтонского ордена, в свое собственное герцогство. Да и Фридриху, засевшему в Мариенберге, можно доверять так же, как лисе. Вот Пецольд может вам подтвердить, а еще лучше — Грегор из Бургбернгейма с его двумя тысячами ансбахцев, стоящими под Вюрцбургом, что Казимир всегда вел с крестьянами двойную игру. Так будет и с нами. Когда мы были во Франконии и пламя уже подбиралось к нему, каким любящим отцом своих подданных, каким другом народа прикидывался он тогда! Какими льстивыми письмами забрасывал он все франконские отряды, выдавая себя за ревнителя евангелия! Я тоже получил от него такое послание. Он добивался прекращения военных действий, и когда крестьяне по простоте душевной пошли на эту приманку, он, собрав силы, напал на них во время перемирия и свирепствовал не хуже самого Трухзеса Морга. У крестьянина может быть только один надежный союзник — горожанин, так как у них обоих одни и те же заклятые враги. Добейтесь объединения крестьянства со всеми городами, и вы создадите для дела свободы несокрушимый оплот.

— Готов подписаться под этим обеими руками! — воскликнул Валентин Икельзамер.

— Да, но одно не исключает другого, — промычал с полным ртом рыцарь фон Менцинген и, отхлебнув изрядный глоток вина, продолжал: — Укрепившись благодаря союзу с Ротенбургом, вы заставите князя принять наивыгоднейшие для себя условия. И притом заметьте: вступив в союз и с городом и с князем, вы тем самым подрываете Швабский союз, членами которого они являются. Как вам это улыбается? Об этом стоило бы по крайней мере узнать мнение маркграфа. Что до меня, то по чести я должен признать, что он всегда был для меня милостивым господином. Пусть кто-нибудь из вас, ну, скажем, брат Флориан, отправится со мной к нему; голову даю на отсечение, он найдет радушный прием. Можно выслушать мнение маркграфа, не связывая этим ни той, ни другой стороны. Потом видно будет, как поступить.