За свободу

Император Максимилиан взирал благосклонным оком на молодых дворян, вступавших в его ландскнехтские отряды для изучения новой военной тактики. Это пополнение могло дать неплохих военачальников. В одном из таких отрядов, численностью в четыреста человек, обучался военному искусству, начиная с копейных приемов, и рыцарь Флориан Гейер. С этим отрядом он проделал поход в Италию, где под знаменами Георга Фрундсберга сражался против французов. Несмотря на свою молодость, он, должно быть, проявил незаурядные способности, ибо, когда в 1519 году, в год смерти императора Максимилиана, герцог Ульрих Вюртембергский, нарушив всеобщий мир, напал на имперский вольный город Рейтлинген якобы за то, что рейтлингенцы убили фогта Ахальмского лесничества, и когда Швабский союз[57] выступил, чтобы по приговору имперских властей изгнать герцога, Флориан Гейер получил под свое командование самостоятельную часть. В то время как главные силы Союза во главе с Трухзесом фон Вальдбургом двинулись к Гогенаспергу и Тюбингену, Флориану было приказано повернуть на север против Геца фон Берлихингена[58] — рыцаря с железной рукой, защищавшего в Мекмюле дело герцога. И грозный эпигон кулачного права вынужден был сдаться молодому полководцу и следовать за ним, как пленник, в Гейльброн. Во время этого же похода, в результате которого Вюртемберг попал в руки австрийского правительства, рыцарь Флориан встретился с Францем фон Зиккингеном, который пригласил его в Эбербург — «убежище справедливости», как окрестил этот замок Гуттен. Ибо там должна была взойти заря новой эры — эры справедливости, когда в государстве не будет иного главы, кроме императора, и иной церкви, кроме протестантской.

— Но теперь я больше не жалею, — продолжал свои мысли вслух хозяин замка, сидя за обедом, — что Зиккингену пришлось заставить поплясать архиепископа Трирского, не дождавшись, пока будет подготовлена почва для свержения князей. Хотя по настоянию Гуттена Зиккинген и договорился с имперскими городами, но он с чисто дворянским предубеждением недооценивал роль бюргерства и городских масс, а о привлечении на свою сторону крестьян не допускал и мысли. С Реформацией он считался, но как с делом второстепенным. Главной же его целью было, теперь мне это ясно, расчистить себе, с помощью дворянства и новой религии, местечко среди князей и в качестве светского курфюрста самому усесться на трон архиепископа Трирского. Достигнув вершин могущества, богатства, славы, Зиккинген не мог бы примириться с положением подданного. Если б он победил и даже помимо собственной воли двигался бы дальше к намеченной цели, у нас была бы теперь аристократическая республика с бессильным императором во главе. Вместо кучки князей появился бы целый легион мелких деспотов из знати, которые выжимали бы из народа последние соки. Империя стала бы жертвой безграничного произвола. Подумать страшно.

Фрау Барбара, сидевшая до сих пор в задумчивости, при последних словах мужа вздохнула и, подняв свои синие глаза, устремила на него взгляд, полный тепла.

Ульрих фон Гуттен

С портрета работы неизвестного художника XVI в.

— Дома у нас, в Римпаре, тоже немало говорили об этом походе, но все только и думали о том, чтобы увильнуть от исполнения своего ленного долга перед епископом Вюрцбургским и поделить между собой его владения. Облегчить страдания народа — этого и в помышлении ни у кого не было. Я тоже считала, что это в порядке вещей, — созналась она, покраснев. — Но тогда ведь я еще не знала тебя и думала, что исполняю свой долг в полной мере, подавая время от времени милостыню нашим крепостным. Мой брат Вильгельм хвастался, что он тоже в один прекрасный день, по примеру Берлихингена, на свой страх и риск пустится в военные приключения и будет потрошить сундуки богатых горожан; он убеждал меня, что тогда у меня будет сколько угодно нарядов и драгоценностей, а я только смеялась. К несчастью, наш отец умер как раз в то время, когда его сильная рука нужней всего была этому дикарю.

— Твой брат только высказал вслух то, о чем так мечтают они все, — с негодованием воскликнул Флориан Гейер. — Будь у них наглость Берлихингена, кулачное право и разбой на большой дороге процветали бы и поныне. Это волки, и всех их надо уничтожить.

— Увы, все это так, но за Вильгельма ты возьмись. — Ее голос при упоминании о брате зазвучал умоляюще. — Из него еще можно сделать человека. Ведь он так молод — ему всего двадцать лет. С тобой он очень считается, ведь ты взял в плен Берлихингена, перед которым он так преклонялся.

— Из молодых, да ранний, — сурово возразил ей муж. — Как и подобает младшему сыну, он так и смотрит, чьи плечи покрепче, чтобы вскарабкаться повыше.

— Пуще всего ненавистно ему, что он, Грумбах, должен быть вассалом духовного лица, именующего себя герцогом Франконским[59]. Да еще такого, как нынешний епископ Конрад Тюнгенский, который слывет за человека жестокого и несправедливого.