За свои слова ответишь

– За него, – визгливым голосом произнесла баба Лесника.

– Пей, Бурый, за свое же здоровье.

Пить Бурому было страшно неудобно, но и не выпить он не мог. Снял хлеб и дрожащими пальцами поднес рюмку с водкой к гипсовому воротнику. Вытянул губы и стал отклоняться всем корпусом. Сделал несколько глотков, а затем его лицо исказила гримаса боли. Он схватился за горло, словно пытался разорвать гипсовый воротник.

В рюмке была отрава, Бурый даже не успел доползти до ведра с водой.

Хозяйка и хозяин дома смотрели на умирающего Бурого без сострадания.

– Собаке – собачья смерть, – сказал Лесник и выпил свою водку.

Не чокаясь выпили и остальные. Бурый уже не шевелился.

– Прав ты был, с циркулярной крови много. А так, закопаем под муравейником, и дело с концом. Выбросите его пока во двор, чтобы в доме не лежал! – приказал Кощей, и телохранитель с шофером выбрались из-за стола, поволокли труп Бурого во двор.

– Крут ты, – сказал Лесник.

– Ты на моем месте поступил бы точно так.

– Наверное. Дело наше такое.

– Давайте-ка, мужчины, блинчики с мясом, – предложила женщина, ставя на стол большую тарелку зажаренных, еще дымящихся блинов.

– А вот это с удовольствием. Крови не люблю.

Глава 14

Марат Иванович Хазаров от природы был человеком крайне осторожным. Всякие мелочи и отклонения от намеченного плана, даже маленькие, раздражали его до чрезвычайности. Хотя, как всякий врач, тем более врач-психиатр, он умел глубоко прятать свое недовольство, и посторонний заметить его не мог.

Так было и сейчас. Этот странный тип, которого приволок Грязнов, которого вместе с санитаром он пичкал наркотиками, вызывал у Хазарова не просто раздражение, а недовольство. Комбат стал головной болью врача. Утром, зайдя в госпиталь проведать немца, в общем-то удачно, можно сказать, талантливо прооперированного, Марат Иванович подошел к двери камеры и заглянул туда. Неопрятный, опустившийся человек, давным-давно не бритый, не чесанный, страшный, как сама смерть, сидел на полу и грязным ногтем что-то чертил на бетоне, выводил какие-то замысловатые фигуры.

Услышав движение за дверью, заточенный вдруг ожил, вскочил на ноги, прильнул к толстому стеклу, буквально завыл:

– Эй, эй, доктор! Или кто ты там, мать твою… Ты, наверное, мне дозу принес? Так давай же, чего медлишь!

– Какую еще дозу? – с негодованием выкрикнул Хазаров и показал узнику кулак.

Того это не удивило и тем более не испугало. Он расхохотался как безумный и показал в ответ Хазарову два огромных кулака в ссадинах и шрамах. Некоторые ссадины кровоточили, мужчина за дверью слизывал с них кровь, плевался, хохотал и подмигивал Марату Ивановичу. Психов, алкоголиков, всевозможных шизофреников Марат Иванович видел за свою жизнь великое множество. Как-никак он являлся автором трех книг, одна из которых даже использовалась в медицинских учреждениях как учебное пособие.

– Тебя как зовут? – спросил главврач.

– Рублев, Рублев Борис Иванович, – Комбат четко, словно перед ним был генерал, вытянулся во фронт, прижал руки по швам и заговорил, вскинув голову. Но возбуждение узника было недолгим.

– За что ты здесь сидишь, Рублев, а? – спросил психиатр.

– Мне здесь хорошо, меня здесь кормят.

«Да, он точно конченый», – решил Хазаров, глядя в пустые, без блеска мысли безумные глаза узника.

– А кто тебя здесь держит?

– Как это кто – капитан Советской Армии Валерий Грязной.

– Какой еще капитан? – уточнил Марат Иванович.

– Капитан десантных войск четырнадцатой бригады специального назначения.

– Какой к черту бригады? – громко крикнул Хазаров.

– Десантной, десантной, – дважды произнес Комбат вялым, бесцветным голосом.

Марат Иванович услышал гулкие шаги, а затем, обернувшись, увидел, что к нему бежит с перекошенным от ярости лицом Валерий Грязнов.

– Слушай, Марат Иванович, об этом мы с тобой не договаривались.

– Да, не договаривались, – закричал Хазаров, – но и я с тобой, Грязнов, об этом не договаривался. Ты этого урода сюда приволок, ты с ним и разбирайся, как можно скорее! Мне все это надоело, вот здесь уже твои причуды и выдумки! Вот здесь! Вот здесь! – и главврач ребром ладони провел по собственной шее.

– Не кипятись, Марат Иванович, пара дней, может, пара-тройка, и этого придурка здесь не будет. Ты же видишь, он конченый.

– А если он убежит, кому-нибудь расскажет, что тогда, Грязнов?

– Эй, ты знаешь, где находишься? – постучал по стеклу костяшками пальцев Грязнов.

– Никак нет, – услышал он в ответ голос Рублева. Тот сидел под дверью и, задрав голову, смотрел на светящееся стекло.

– Вот видишь, Марат Иванович, а ты волнуешься. Он ни хрена не знает, даже, наверное, забыл собственное имя и фамилию.

– Нет, Валерий, свое имя он помнит. Кстати, твое тоже помнит. Я вот, поверь, даже и не знал, что ты – отставной капитан десантных войск.

Грязнов немного побледнел, а затем, отвернувшись, сплюнул под ноги и растер собственный плевок.

– И что из того? У каждого в биографии есть хорошие страницы и не очень.