За тебя, Севастополь!<br />(Из цикла «Черноморская одиссея»)

Умников не видит ни разбега торпеды, ни того, что происходит спустя несколько секунд после залпа, когда огромный, чернее ночи, фонтан взрыва, подсвеченный изнутри пламенем, расплываясь, встает над морем перед глазами боцмана и комдива. Толчок взрывной волны, пронесшейся под водой, вынуждает покачнуться всех, кто находится в моторном отсеке и радиорубке, но лейтенант даже не ощущает его. Он ведет катер вдоль каравана и успевает разглядеть лишь корпус второй БДБ, заслонивший ее силуэт конвойного корабля да сверлящее ночь светлое пятно торпеды, выпущенной катером… Кажется, что именно в этот момент (хотя в действительности на расстоянии, уже недоступном для обстрела противником), командир дивизиона кладет горячую, тяжелую руку на плечо Умникову.

— Стоп моторы! — приказывает он.

— Промазал, да? — беспокоится лейтенант.

Комдив находит в темноте пальцы Умникова, крепко сжимает их:

— Поздравляю, командир! Можешь не сомневаться: еще полтыщи гитлеровцев на счет Севастополя записано твоей торпедой!

— А Латашинского?

— Сейчас узнаем. Вот они, друзья! — обрадованно восклицает комдив.

Из мрака один за другим вырываются три буруна и, опадая, открывают за собой знакомые силуэты.

Разом глохнут моторы, но тишина так и не наступает. Ночь неумолчно гремит выстрелами кораблей вражеского конвоя и раскатами канонады, охватывающими Севастополь от края до края, как гроза.

Двигаясь по инерции, три силуэта приближаются к борту головного катера.

— Умников! Михаил Павлович! Миша! — дружески окликает еще невидимый Хабаров. — Поклон от «завоевателей мира»! Опустились благополучно!

Смех обегает катера и обрывается, едва звучит голос Латашинского. Досада и огорчение слышатся в нем. Окликнув комдива, Латашинский докладывает, что выпущенная им торпеда пронизала вторую БДБ, но не взорвалась. Вражеское судно уцелело и ушло вместе с охранением обратным курсом в Севастополь.

— Повторим, товарищ комдив? — предлагает Хабаров и признается: — Охота на Севастополь глянуть…