За тех, кто в дрейфе !

И снова почувствовал себя бессильным. Сотни тысяч затратил Институт на станцию, с какими трудами Льдину выбрали и обживали ее, бесценные для науки данные идут отсюда на материк, и все летит к черту: никто из стоящих рядом людей и думать не думает сейчас о солнечной активности и магнитных бурях, о причинах гибели и возрождения ледяных полей, о том, что через сорок пять минут кровь из носу, а центр должен получить метеосводку из "кухни погоды", сводку, цену которой так замечательно определил когда-то Свешников. Его спросили, какую пользу дают антарктические и дрейфующие станции (честно говоря, оскорбительный вопрос: неужели не читали про Нансена и Седова, Амундсена и папанинцев — географические и геофизические открытия в деньгах не замеришь), и он в своем ответе ограничился лишь таким всем понятным примером: "Если наш прогноз, составленный с помощью данных полярных станций, спасет от гибельного шторма хоть одно судно, это оправдает годовой бюджет всего Института". А ведь не только прогнозами, не только геофизикой, ионосферой и космическими лучами занимаются полярники — Арктику и Антарктиду для людей завоевывают! Высокие широты, недоступные когда-то, как Млечный Путь, людям на тарелочке подносят: пользуйтесь, проводите корабли, качайте нефть! Тайны воздушной оболочки Земли, секреты космических лучей — где можно лучше всего выведать, как не в высоких широтах, где воздух прозрачен и чист? И все эти тайны, думал Семенов, на третий план: самая главная для всех нас тайна, без раскрытия которой жить на станции будет невозможно, — кто убил собаку…

— Так за всю ночь никого и не видел? — переспросил он.

Шурик виновато замотал головой. Один только Филатов, вахтенный механик, позвонил, попросил согреть кофе и на минуточку забежал.

— Завтракать! — коротко приказал Семенов и пошел в кают-компанию.

Завтрак проходил в непривычной тишине. Люди говорили вполголоса, а то и шепотом, будто боялись кого-то разбудить. Любая смерть, даже если это смерть обыкновенной собаки, на крохотной полярной станции воспринимается особенно тяжело и считается плохим предзнаменованием. А тут еще случилась не простая смерть, а насильственная, убийца Белки находился здесь, и это обстоятельство чрезвычайно электризовало атмосферу. Тихо переговаривались за своим столом Семенов, Бармин и Кирюшкин, скорбно, ни на кого не глядя и по-бабьи подперевшись рукой, задумался хозяин Белки Горемыкин.

Филатов неожиданно и звонко постучал по столу кружкой.

— Не нравится мне это! — возвестил он. — То с одной, то с другой стороны: "Веня… Филатов…" Если у кого есть подозрения — говори, а то получается вроде фиги в кармане.

— На воре шапка горит! — сострил Непомнящий, но его никто не поддержал. Все неотрывно смотрели на Филатова.

— Ну? — У Филатова зло вспыхнули глаза. — Кто самый храбрый, ты, Олег?

— Хорошо, — кивнул Ковалев. — Никакой фиги, Веня, я и в глаза могу. Всем известно, что Белку ты не очень-то любил…

— Ты за всех не говори! — перебил Томилин.

— … обзывал сукой, — продолжал Ковалев, — а вчера, ребята видели, пинком выгнал ее из дизельной. Было такое?

— Было. — Филатов подобрался, напрягся. — Только выгнал я ее потому, что ведро с соляркой опрокинула.

— Пусть так, — согласился Ковалев. — И опять же кого единственного Шурик ночью видел? Тебя, Веня. И еще… пусть Николаич скажет… Так что не лезь в бутылку, кое-что, сам понимаешь, на тебе замыкается.

— Мне оправдываться нечего, — сказал Филатов. — Рука у меня не поднялась бы на собаку.

— У него рука только на человека поднимается, — уточнил Осокин.

— Я протестую, — спокойно сказал Груздев. — С таким же основанием можно утверждать, что кое-что замыкается, скажем, на Шурике, который всю ночь не спал, или на Рахманове — он выходил на срок.

— Ты чего, Ковалев, к Вене цепляешься? — Томилин вскочил. — Подумаешь, из дизельной выгнал! Белку механики на ночь в дизельную пускали греться, а ты ее к своему домику подпускал? Хоть раз кормил? Да она к тебе в гидрологию и дороги не знала!

— Скажи еще, что я ее убил!

— Может, и ты, откуда я знаю?

— Ах, так! — Ковалев обернулся к Семенову. — Сергей Николаич!

Семенов встал, прошелся по кают-компании.

— Груздев прав, с подобными уликами можно заподозрить любого из нас. Ко мне, Костя, Белка тоже не забегала, и я ее тоже не кормил. Обращаю вопрос ко всем: припомните, кто из ваших соседей выходил ночью из домика?

— Рахманов выходил, — сказал Непомнящий. — На метеоплощадку, минут на двадцать.

— А ты откуда знаешь, на сколько? — быстро спросил Томилин.

— Он дверью хлопнул, разбудил.

— Вы никого не видели, Николай Васильич? — обратился Семенов к Рахманову.

— Никого, — чуть поколебавшись, ответил Рахманов. — Вышел на срок, передал данные Томилину и отправился спать.

— Кто еще выходил? — спросил Семенов. — Так. Значит, достоверно известно лишь то, что на срок выходил Рахманов и в кают-компанию забегал пить кофе Филатов. Веня, когда это было?

— Часа в два.

— Так, Шурик?

— Да, в начале третьего.

— Тогда, Веня, совпадение не в твою пользу: доктор определил, что смерть Белки наступила примерно в это время.