За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Имелось и другое условие: тщательный выбор будущего дома и приемной семьи новорожденного. Поскольку со временем ребенку предстояло покинуть этот дом, приемную семью следовало выбрать с умом – богатую (именно богатые чаще других были склонны вынашивать детей естественным путем), раскрепощенную, свободную от предрассудков и непременно многочисленную. Конечно, страданий и треволнений грядущей разлуки было не избежать, но их старались избегать или хотя бы смягчать всеми возможными средствами. К тому же, ребенка призывали вернуться не раньше, чем он достигнет определенного уровня продолжительной острой тоски, не раньше, чем он начнет слепо, интуитивно молить о спасении от совершенно не подходящего ему положения среди людей.

О том, что час настал, сообщали розы.

Розы хранились в хрустальных футлярах, эмбрионы покоились в ледяных хрустальных утробах. Каждому из потенциальных детей сопутствовал свой цветок. Каждый цветок был напитан аурой – аурой жизни. Эта-то аура и отражала все эманации, исходившие и от ребенка, и от взрослого, которым ребенок становился со временем. Аура роз подсказывала расе, наделенной необычайным телепатическим чутьем, что настала пора для вызова, настало время спасать изгнанника.

Зеленая роза, цветущая здесь, в садике Эстар, была той самой – ее собственной розой, сделавшей свое дело и вернувшейся домой.

Женщина, носившая в себе Эстар, из-за собственной беспечности потеряла ребенка Левина и, сама об этом не зная, получила взамен инопланетянку. От нее требовалось одно – выносить дитя, но никак не растить его. Что же до Левина, он был только рад объявить полученного ребенка своим.

Но Эстар – дочь своего народа. Левин ей не отец, Лира с Радой – не сестры. Эстар росла, и выросла, и отдалилась от них, и зеленая роза, природный маяк, транслировавший всем, кто мог видеть и слышать, ее ауру, беззвучно заплакала. Потому-то Эстар и избавили от ложной личности – вернее, позволили ей освободиться самой.

И вот теперь она здесь – отвернувшись от звезд за окном, смотрит в глубину непроницаемо-темной комнаты. В его непроницаемо-темную глубину…

Долгое время она молчала, хоть и догадывалась, или телепатически чувствовала, что он ждет ее вопросов.

И, наконец, вопрос родился:

– Марша, – сказала она. – Меня не допустили туда по состоянию здоровья.

– Обман, – ответил он. – Это было подстроено. Чтобы облегчить твое перемещение, когда возникнет надобность.

– А я… – начала она, но тут же умолкла.

– А ты со мной одной крови, несмотря на все сходство с родом хозяев планеты. Так бывает всегда. Мне известна твоя истинная родословная, я знаю твоих настоящих отца и мать, и однажды ты встретишься с ними. И с тобой мы в родстве. По понятиям этого мира, в дальнем. И еще одно…

Эстар не могла его видеть. Ей и не нужно было видеть его глазами. Сейчас она ждала одного – красы его голоса.

– Выбор индивида, к которому тебя вызывают, не случаен. Ты, как и все, кто возвращается, вернулась ко мне – к тому, с кем полностью совместима. Не только как друг и собеседница, но и как возлюбленная. Как любимая жена. Видишь ли, Эстар, мы сделали еще одно чудесное открытие. Перемены, происходящие с нашей расой в утробе инопланетного существа, впоследствии сообщают нам способность иметь общих детей, зачатых и выношенных хоть естественным образом, хоть искусственно – как больше нравится.

Эстар коснулась пальцем топаза в левом ухе.

– Значит, я полюбила тебя по собственному желанию, но не имея иного выбора? Потому, что мы предназначены друг для друга?

– Тебя это оскорбляет?

– Будь я человеком, возможно, и оскорбило бы, – ответила она. – Но теперь…

– И я, конечно же, тоже люблю тебя, – сказал он.

– А мой вид… моя внешность… ты не считаешь меня уродливой?

– Я считаю, что ты прекрасна. Красива непривычной, чужой красотой. Вполне обычное дело. Хотя для меня это очень интересно, очень… волнующе.

Закрыв глаза, Эстар предоставила ему идти к ней сквозь темноту. И мысленно разделила с ним великое чудо прикосновения к ее коже, гладкой, словно прохладная листва, а он вместе с ней испытал безумное счастье прикосновения к его бархатистой шерсти, сладости его темных золотистых губ на ее губах.

Видя всепоглощающую печаль во взгляде Эстар, вынужденной хранить свою тайну, ее земные опекуны, конечно же, будут опасаться за ее судьбу.

Им никогда в жизни не узнать, что эта печаль – печаль о них. Когда она перестанет навещать их, ее будут жалеть – жалеть и оплакивать, словно мертвую. Не веря или забыв, что после любой смерти душа – Психея, Эстар (какое подходящее имя!) – вновь обретает свободу и красоту, утраченную с рождением.

Танит Ли

О редакторе-составителе