За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Скоро неделя, как Никс торчит на пересадочной станции у кратера Шеклтона, и пройдет еще неделя, прежде чем шаттл переправит ее на транспортный «Дрозд», ждущий на стартовой орбите. Свет в кафетерии, как и повсюду на этой станции, чересчур ярок, но, по крайней мере, кормят неплохо. Среди технарей и кооперативных чиновников, можно сказать, никогда по-настоящему не застревавших на Шеклтоне, распространен миф, будто еда здесь практически несъедобна. А если честно, она куда лучше многого из того, на чем Никс росла с малолетства. Слушая сидящего рядом коллегу – как и она, няньку при космических поездах, – она ковыряет синими пластиковыми палочками для еды в миске удона со стручковым горохом и тофу.

– По мне, так лучше прямые рейсы, – говорит Маршалл Чаудри, жуя лапшу. – Но «терры» вовсе не так уж страшны, как кое-кто из наших болтает. Словом, тут нечего за свой анус зря переживать.

– А мне все равно, – отвечает Никс. – Груз есть груз, ходка есть ходка.

Маршалл ставит миску на стойку и кладет палочки рядом.

– Верно, – говорит он. – Ни слова против не скажу. Ни звука. Просто сам прямые предпочитаю. Меньше суеты с погрузкой-разгрузкой и прочей ерундой, больше времени на отдых…

Никс пожимает плечами, прожевывает стручок гороха, проглатывает зеленую кашицу и говорит:

– А я так скажу: фишки есть фишки, как бы я их ни заработала. Радоваться надо, что работа есть.

– Кстати о работе… – начинает Маршалл, но тут же умолкает.

– Чаудри, с чего моя личная жизнь вдруг стала твоей заботой?

– Да это я так, сестренка, по-товарищески.

– Ну что ж, раз уж тебе интересно, Шайло все еще зудит насчет перехода на верфи. – Никс ставит миску перед собой и опускает взгляд к остаткам бульона на дне. – Как будто еще до брака и до рождения Майи не знала, что я вожу грузы и нигде, кроме внеземелья, работать не желаю.

– Я через то же самое жену потерял, – говорит Маршалл, будто для Никс это новость. – Она и предупредила напоследок, и все такое, но хрен там. Хрен им всем. Она же знать не знала, что такое пространство. Знать не знала, о чем просит, каково это для носильщика – оставить космос. Что у тебя в крови, того уже не вытравишь.

Левую половину лица Маршалла пересекает жуткий шрам – память об аварии трехлетней давности. Выброс хладагента, в результате – обморожение. Глядя на него, Никс старается не задерживать взгляда на шраме, но это, как всегда, нелегко. Только чудом глаза не лишился. Треснули бы защитные очки – ходить бы ему одноглазым.

– Может, и со мной то же самое, – говорит она. – Не знаю. Не могу сказать. Конечно, в полете я скучаю по ним. Временами просто чертовски скучаю.

– Но это не заставляет тебя бросить летать и наняться на верфи.

– Эх… Иногда я жалею, что не заставляет.

– Ходить-то девочка будет? – спрашивает он.

– Об этом я стараюсь не думать. Особенно перед полетом. Как бог даст.

Маршалл снова берется за палочки и вылавливает из миски кусочек тофу.

– В один прекрасный день, в не таком уж далеком будущем, заменят нас кооперативы роботами, – вздыхает он, забрасывая белый кубик в рот. – Не многим ли мы жертвуем, если скоро профессии нашей конец?

– Профсоюзные страшилки…

Никс пренебрежительно машет рукой, хотя понимает, что он, вероятнее всего, прав. Слишком уж многих издержек можно избежать, наконец-то полностью избавившись от людей на борту. «Странно, что этого до сих пор не случилось», – думает она.

– Так я к чему: может, стоит подумать о том, как обойтись без особых потерь?

– Ты сам только что объяснял, что выбора у нас нет: что в крови, того не вытравишь, другой жизни мы не знаем и не хотим… Ты уж, брат, определись: либо одно, либо другое.

– Будешь доедать? – спрашивает он, кивнув на ее миску.

Никс качает головой и придвигает миску к нему. Мысли о Майе и Шайло напрочь отбили аппетит.

– Ладно. Как бы там ни было, ты не волнуйся: «терры» – они не страшнее любых других грузов.

– Я и не волнуюсь. В первый раз мне, что ли?

– Верно, сестренка, но я не к тому.

Маршалл подносит белую – такую же беспощадно-белую, как и стойка, и сиденья, и потолки, и стены, и свет – миску к губам и шумно втягивает в себя остатки бульона. Покончив с этим, он утирает губы рукавом и продолжает:

– Может, нам, носильщикам, лучше оставаться холостыми? И не было бы всей этой тоски от старта до посадки…

Никс хмурит брови и тычет в его сторону палочкой.

– Думаешь, возвращаться из одиночного рейса, зная, что тебя никто не ждет, легче?

– Есть в жизни и другие радости, – замечает он.

– Неудивительно, что от такого козла бесчувственного жена ушла.

Маршалл потирает виски и меняет тему разговора. При всех своих недостатках он прекрасно чувствует, куда лучше не соваться.

– А вот с «Касэй» ты раньше не сталкивалась, верно?

– Да, верно.

– Ничего, уж ты-то справишься – да и не раз уже справлялась – с игрушками похуже касэевских.

– Я слышала, отзывы неплохи, – говорит Никс, но голова ее занята совсем другим, и сейчас она от души надеется, что Маршаллу вскоре надоест болтовня, и она сможет вернуться к себе, закинуться парочкой розовых и уснуть часов на шесть-семь.