За того парня…

— Профессор не торопитесь с выводами, какой вы сделали в прошлый раз. Одним только этим вы полностью изменили мою жизнь. Поэтому прошу, сначала выслушайте нашу историю, а потом принимайте свои строгие энкэвэдэвские меры. Разговор предстоит долгий, поэтому вам следует найти такое положение, при котором вы могли выслушать мой и моего друга, сержанта Алексея Карпухина, рассказ с самого начала и до конца. Я также полагаю, что вам, Александр Николаевич, обязательно потребуется официальный свидетель такого нашего с вами разговора, а иначе вам никто после этого не поверит. Так, что жду связи с вами и, если такая связь потребуется, то просто подумайте обо мне и я обязательно отвечу на ваш вызов.

Словно очнувшись от сна, полковник Воробьев стремительно рванулся из палаты 2-28 и чуть ли не бегом дошел до медицинского поста и прямо из рук какой-то медсестры вырвал трубку обыкновенного телефона. Дрожащими пальцами набрал шестизначный номер и долго слушал переключения на линии, затем трубку поднял Лаврентий Павлович, который спокойным голосом произнес:

— Сейчас я нахожусь на заседании Комитета Обороны, не дай вам бог позвонить…

— Он заговорил и хочет о себе рассказать. Говорит, что вы должны назвать официального свидетеля этого разговора, так как можете мне не поверить.

На линии возникло секундное молчание, а затем послышалось очень короткое:

— Я еду сам.

Александр Николаевич Воробьев, похоже, потерял счет времени.

Он так и продолжал стоять с телефонной трубкой в руках у медицинского поста, когда госпиталь начал сходить с ума. Сначала по коридорам и этажам госпиталя разбежались какие-то бойцы с громадными волкодавами на поводке, затем появились какие-то усатые бойцы с автоматами наперевес, которые выстроились спинами друг к другу двумя сплошными шеренгами от лестницы и до дверей палаты 2-28. Последними появились его телохранители, которые рассыпались по этажу и все внезапно куда-то пропали. Причем, никто не обращал никакого внимания на полковника Воробьева и ни один человек не заглядывал в палату 2-28. Когда Александр Николаевич начал с испугом посматривать по сторонам, так как совершенно не ожидал того, что из-за появления только одного человека поднимется такая великая кутерьма, то в коридоре госпиталя появился генеральный комиссар безопасности Лаврентий Берия, а за его спиной плечом к плечу шагали четыре знакомых Воробьеву грузинских красавца.

Глава 4

1

Несколько дней после состоявшегося разговора в отделе полковника Воробьева ничего существенного происходило, дела как бы приостановились и замерли. Незанятые работой офицеры бродили из угла в угол и время от времени писали рапорты об отправке на фронт в действующую армию. Полковник Воробьев с остервенением рвал эти рапорты на глазах офицеров, их написавших. Александр Николаевич хорошо понимал, что руководству страны нужно время для того, чтобы собраться с духом и принять решение о дальнейшей судьбе трех необычных человек, будет ли или не будет ли оно с ними сотрудничать?! Но ничегонеделание было страшней любой самой трудной работы, особенно, когда хорошо понимаешь, что с отрицательным решением тебя тут же физически уберут.

Лаврентий Павлович все время разговора Артура Любимова с Александром Николаевичем Воробьевым просидел, откинувшись на спинку стула, и взглядом глаз на старшем лейтенанте Сергее Голубеве, который так и застыл в позиции смирно и рукой, поднесенной к пилотке на голове. Только изредка он поворачивал голову и также с глубоким интересом посматривал на гауптшарфюрера СС Ханса Вилке или сержанта РККА Алексея Карпухина, также замершего в позиции "смирно", но только с руками вытянутыми вдоль бедер. Нарком слушал и одновременно оценивал ситуацию, в которой так внезапно оказался. В какой-то момент после входа в палату 2-28 он вдруг понял, что слышит и понимает мысли всех присутствующих в этой палате людей.

Лаврентий Павлович знал, что сейчас он, как и Артур Любимов, способен волевым решением заставить всех людей, в настоящий момент присутствующих в этой госпитальной палате, забыть обо всем том, что только что происходило в этой палате. Рассказ давно закончился, но нарком внутренних дел Берия, по-прежнему, продолжал сидеть на стуле и не торопился с него подниматься. Если бы люди, находившиеся в этой палате, обладали бы независимым мышлением, то они могли бы подумать о том, что мысленный разговор все еще продолжается, но гораздо в более узком кругу.