– Я гонец шаха светлейшего, еду в Бухару… Со мной рабыня и этот лентяй, не стоящий тех денег, которые я заплатил за него. Вот бумага с печатью шаха, – добавил он, показывая сторожу свернутую в трубку бумагу.
Никитин затаил дыхание.
«А что, если не поверит да поведет в сторожку для допроса? Тогда конец, – думал он. – По рукам сразу узнает, что на масляном колодце работал».
– Проезжай, да будет с тобой милость Аллаха! Море вон там, за скалой, – сказал сторож и ушел в сторожку.
Путники миновали угловую башню и вскоре очутились на берегу моря.
У берега виднелся туркменский корабль. На таких кораблях туркмены грабили в открытом море. На них же приходили они в Баку за нефтью и солью. И теперь на корабле были уложены громадные воловьи бурдюки с нефтью.
Юшу сняли с коня, перенесли на корабль, потом свели по сходням коня. Никитин и гонец устроились на сене рядом с Юшей.
Корабельщик, высокий туркмен в громадной черной папахе, вполголоса приказал своим подручным отчаливать и поднимать паруса.
День застал их в открытом море. Корабль шел быстро. Юша утром сел и попросил есть.
– Морской ветер из тебя горячку всю выдует! – радостно сказал Афанасий.
Он повеселел. Позади остались погибельное Баку, нефть и старый Хуррам. Никитина радовали море, корабль, угрюмые корабельщики в лохматых папахах и особенно конь гонца, вывезенный из туркменских земель.
– Хорош конь! – говорил он Юше. – Я сызмальства коней люблю. У нас в Твери на Масленой[53]
бывает конский торг. Свезут коней отовсюду. Всякие там кони: и крестьянская лошадка, неказистая, да для пахоты лучше не надо, и ратный конь – впору дружиннику либо князю самому под верх. И татары косяки пригоняли… Хороши степные кони-птицы – легкие, злые!.. Целые дни, бывало, на конском торгу проводил. Да, хорош конь у тебя, гонец!– Такой конь – лучший друг, – отозвался тот. – Ни на кого не променяю его.
Он не раз голову мою спасал – выносил из погони.
И начался оживленный разговор о конях, об их породах, повадках, о конской упряжи, седлах.
А Юша не отрываясь глядел на гонца. Все в этом человеке восхищало его. Он любовался тем, как гонец поит и кормит коня, нашептывая ему в ухо разные ласковые слова, как чистит свою шашку, как рассказывает всякие смешные бывальщины.
Юша пытался даже подражать гонцу. Потихоньку ото всех он хмурил брови, щурил глаза и всматривался в воду, чтобы узнать, похоже ли получается. Но солнечные блики и рябь искажали изображение, и, как ни старался, он не мог разглядеть в воде ничего, кроме отражения борта корабля, своих плеч и головы.
Четыре дня шел корабль на восток. Потом вдруг, пошептавшись с гонцом, корабельщик круто повернул на юг.
– К персидскому берегу идем, – сообщил, возвращаясь на свое место, гонец. – Близко к туркменским землям плавать боятся: кочует здесь лихой разбойник Кара-Арслан – «Черный лес». Грабит он путников, в плен берет и в Бухару продает, в вечную неволю. Знающие люди так говорят: в шатре у Кара-Арслана все подушки кудрями несчастных пленников набиты.
Карта пути Афанасия Никитина от Твери до Баку
– А если настигнет? – спросил Никитин.
– Настигнет – биться будем, – небрежно произнес гонец.
Но разбойников так и не встретили, и на пятые сутки корабль спокойно подошел к персидскому берегу, близ маленького городка Чапакура.
Старший корабельщик вместе с гонцом отправились в городок, но скоро вернулись и, собрав моряков, долго совещались. Афанасий узнал, что плыть дальше пока нельзя: поблизости рыщет Кара-Арслан. Недавно он ограбил дербентских купцов. И в Чапакуре говорят, будто укрылся он где-то здесь, неподалеку, ожидая новой добычи. Корабельщики боялись дальше плыть, хотели переждать немного, а гонец решил пересесть на коня и верхом добраться до Бухары.
– А ты что думаешь делать дальше? – спросил он Никитина.
Тот задумался.
– А что за город Чапакур? – спросил Афанасий.
– Город плохой. Живут здесь рыбаки, садоводы и купцы мелкие. Плохой город!
Городок ютился по берегам топкой ленивой речки. Глинобитные и деревянные домишки раскинулись в беспорядке между садами, виноградниками, тутовыми рощами. На берегу виднелось какое-то незаконченное сооружение. Там суетились люди.
– А что это строят? – полюбопытствовал Никитин.
– Чапакурский хан укрепление и большой дом себе строит.
«Может быть, на работу возьмут? – подумал Афанасий. – Плотничать я научен, за конем могу ходить. Поучусь обычаям и языку персидскому. Хуже бакинской ямы не будет», – решил он и сказал, что они с Юшей останутся пока здесь, в Чапакуре.
По Персии
Городок Чапакур
Афанасий нашел работу на постройке дворца. Гонец попрощался с ним и Юшей и поскакал в Бухару. Опять остались они одни в чужом краю.
Нанялся Никитин добывать глину для кирпичей. Выкопали яму. С утра он влезал туда и до захода солнца копал глину и насыпал ее в телячьи бурдюки. Товарищ его, худой и неразговорчивый перс, вытягивал бурдюки воротом наверх. Другие рабочие месили ногами глину, прибавляли к ней рубленую солому и делали кирпичи. Потом из этих кирпичей возводили стены и обмазывали их глиной.