За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

Справа и слева тянулись низкие берега, поросшие тальником[8], над которым там и здесь возвышались черные стволы осокорей[9]. Волга, приближаясь к морю, разбегалась на множество рукавов, во всех направлениях пронизывавших низменную болотистую пойму[10], в половодье превращавшуюся в сплошную «океан-Волгу», а к осени покрывавшуюся сочными лугами. В камышовых зарослях дельты[11] кишмя кишела всякая водная птица, и нетрудно было добыть дичины на ужин. Но в тех же камышах удобно было скрываться и лихим людям, подстерегавшим купеческие караваны. Опасность таилась за каждым поворотом русла.

Жара спала, от реки потянуло прохладой. Корабль шемаханского посла бросил якорь. Тогда и русские подвели свои ладьи к берегу, вытащили их на сырой песок и привязали канатами к прибрежным осокорям.

Солнце закатилось. На шемаханском корабле раздался протяжный и заунывный клич. Он призывал на молитву.

Посол, тучный и рослый старик, писцы, телохранители и слуги его опустились на маленькие молитвенные коврики и стали класть поклоны в ту сторону, где лежал священный город мусульман – Мекка[12].

Потом повар выволок наверх котлы с горячим пловом.

В это время русские уже успели собрать хворост и развести костер. Пока варилась уха и пеклись в золе дикие утки, путники готовились к ночлегу.

Поужинали быстро, но спать еще не хотелось. Днем, когда ладьи, послушные течению и подгоняемые попутным ветром, скользили по пустынной реке, однообразное сверкание воды, томящая жара и тишина навевали дремоту.

Зато прохладными вечерами путники, лежа у костра, долго говорили. Было совсем тихо и темно, только вдали светились огоньки на шемаханском корабле.

У костра рядом с Никитиным сидел худенький и угловатый подросток Юша – подручный[13] старого нижегородского купца Кашкина. Он жадно слушал рассказы о шумных базарах Астрахани и Кафы[14], о садах Царь-града[15].

– Одним бы глазком посмотреть на эти дива! – замечтался Юша. – Была бы моя воля – всю землю хоть пешком обошел бы, все бы чудеса повидал!

– Эх, Юша, – ласково промолвил Никитин, – рвешься ты в чужие страны, а своей не знаешь! А я вот и за морем, в Царьграде, был, и от сведущих людей о разных краях слыхал – и все же нет в этом мире краше русской земли!

– Невдомек мне, зачем ты тогда по свету бродишь, Афанасий? – удивился Кашкин. – Добра у тебя своего нет ничего. Ваши, тверские, сказывали: ты все у богатеев в долг берешь. Ну что ты на двух коробах наживешь? Едва из долгов выпутаешься. А там снова на поклон к людям идти, снова в петлю лезть!

– Не хочу век голью перекатной[16] жить – думаю за морем долю найти, – возразил Афанасий.

– Доля, она, брат, богатым да торговым дается, – заметил москвич Киря Епифанов. – Шел бы ты на княжий либо на монастырский двор. Грамоте ты обучен, в чужих землях бывал. Тебе всякий рад будет.

– Княжий хлеб горек. Да и не сидится мне дома, – признался Афанасий. – Вот приходят к нам на Русь иноземные гости, привозят они товары заморские: перец, парчу, самоцветы. Продают же товары втридорога[17]. А наши дома сидят и к себе из-за моря гостей ждут.

Монета великого князя тверского Михаила

– Почему дома? Ходят и наши в Царьград и в Астрахань, – возразил Кашкин.

– Знаю, ходил я в Царьград, бывал я на их базарах! – заговорил горячо Никитин. – Чуть товар получше – цену просят непомерную. «Побойтесь Бога, – говорю, – ваш ведь товар здешний, не везли его никуда. Почто же так дорожитесь?» А они: «Товар не наш, а привозят его иноземные купцы, продают дорого, и нам самый малый прибыток[18] остается». Значит, и в Царьград те товары из чужих краев привозят! Вот и хочу я доискаться: где же дорогой заморский товар родится?

– Долго придется тебе до той земли добираться, – усмехнулся Артем Вязьмитин, детина дюжий[19], рыжий и краснолицый.

– Жив буду – доберусь! – упрямо возразил Афанасий.

– Расскажи про Царьград, дяденька, – попросил Никитина Юша.

– А чем торгуют в славном Царьграде? – полюбопытствовал Али-Меджид, купец из Самарканда[20], высокий худой человек с подкрашенной красноватой бородой.

Он вел большую торговлю мехами и кожей, много раз приезжал на Русь, бывал в Нижнем Новгороде, Твери, Москве и неплохо знал русский язык.

Никитину нравился этот человек. Видимо, и Афанасий пришелся ему по сердцу. Частенько беседовал он с Афанасием о Бухаре, о Персии[21] и турецкой земле и приглашал его к себе в Самарканд.

«В торговом деле нельзя доверять чужому человеку», – решил все-таки Никитин и ответил уклончиво:

– Я давно там был, многое по молодости не узнал, а многое уже и позабылось. – И, помолчав, добавил: – Спать пора.

Он пошел к берегу, посмотрел, хорошо ли привязаны ладьи, проверил, не заснул ли дозорный, пощупал узлы на причале.

Вдруг послышался плеск весел. К берегу подошел на душегубке[22] слуга посла Асан-бека. Он сказал Никитину:

– Мой господин прислал меня за тобой.

Ночной бой