За тридцать тирских шекелей

Дело шло к вечеру, и работа в Управлении набирала обороты. Ведь, вопреки столь же устойчивому, сколь и неверному мнению обывателей, большинство преступлений совершается не ночью, а с шестнадцати до двадцати трех часов. А «Командирские» Лобова показывали уже семнадцать тридцать.

– Рутков на месте? – спросил капитан у дежурного.

– В бомбоубежище, – буднично ответил тот и кивком указал на уходящую из просторного вестибюля вниз мраморную лестницу.

Когда стажер Глумов впервые услышал такой ответ, он, не задумываясь, пошутил:

– А что, ожидается бомбежка?

Парень, конечно, развитый, остроумный. Только надолго ему остроумия не хватило – только до подвала…

– Понял, – кивнул оперативник и привычно побежал по стертым десятилетиями и подошвами ступеням.

Но с бывшим наставником он встретился уже на втором пролете – впрочем, для порядочного человека бывших наставников не бывает, а Лобов был благодарным учеником и до сих пор считал его своим учителем. Справедливости ради надо отметить, что благодарные ученики встречаются нечасто…

Рутков в штатском костюме медленно поднимался навстречу, отряхивая руки, будто после игры в пляжный волейбол. За прошедшие годы он заметно изменился: погрузнел, поседел, утратил присущую раньше живость и быстроту движений, на лице появилось выражение притерпелости к мерзостям окружающего мира. Выглядел он старше своих сорока четырех лет, но менты, привычные к тому, что служба, как шагреневая кожа, выпивает из них все соки и старит быстрее, чем обычная, гражданская жизнь, считают это делом привычным. Точнее, никто из них об этом не задумывается, а про шагреневую кожу и вообще знают единицы. Но те немногие, которые все-таки читали Бальзака, помнили, что волшебная шагрень в качестве компенсации давала своему владельцу исполнение желаний: сумасшедшие выигрыши в казино, шикарные экипажи, роскошных женщин и другие атрибуты богатой и красивой жизни.

Справедливости ради надо сказать, что и Рутков приобрел кое-что взамен – ранение, большие звездочки на погонах, десятки выговоров, два постановления о прекращении уголовных дел и три – об отказе в возбуждении дела. Эквивалентен ли такой обмен, пусть каждый судит, исходя из своих представлений. Для человека гражданского – это полное надувательство и несомненный проигрыш, а для ментов – очень даже нормально: не посадили, не уволили, подполковника получил – чего еще надо? Можно сказать – подфартило бывшему капитану!

– Ну, что у тебя? – спросил счастливчик Рутков.

– Висяк, реальных зацепок нет.

– Примерно так я и думал, – кивнул наставник.

– А у вас там что? – поинтересовался Лобов, кивнув на подвал, где проходил допрос очередного подозреваемого, при котором, если верить детективным книжкам и фильмам, квалифицированные и высокообразованные сыщики используют широкий арсенал приемов, почерпнутых из учебников криминалистики, логики, уголовного процесса, педагогики и даже философии, что позволяет не только переубедить самого злостного преступника, но и включить в нем психологические процессы раскаяния, переоценки своего поведения, тем самым поставив заблудшую овцу на путь исправления и перевоспитания.

– Да нормально, – буднично отмахнулся Рутков. – Разбои признал, Мухина с женой на себя не берет, но у него кровь нашли в рукаве, на подкладке, так что никуда не денется…

Авторы сценариев и научных трудов были бы удивлены, если бы узнали, что опера не пользуются мудростью сложных учебников, а успешно применяют только один и весьма простой аргумент – «ПР-73»[15], который, тем не менее, позволяет добиться положительных результатов.

Они прошли в кабинет начальника отдела, который занимал Рутков и который, несомненно, служил довеском в упомянутом выше обмене.

– Что случилось? – спросил подполковник. – Вижу, что тебя распирают какие-то новости!

Проницательность и острая интуиция тоже входят в число бонусов розыскной работы.

– Помнишь командировку в Ростов в шестьдесят третьем? – без церемоний начал Лобов.

Наставник едва заметно кивнул. Сдержанность и умение владеть собой можно смело добавить к упомянутым бонусам.

– Капитана Канюкина помнишь? Своего друга, еще с фронта? Который потом в окно выбросился?

Сдержанный кивок повторился.

– А помнишь, что он рассказывал про фарфорового болванчика, китайца? Канюкин хотел его спереть у Студента, а китаец послал его на три буквы! И наслал на него ощущения бушующего вокруг пожара, так что он вылетел из квартиры как пуля!

– Да. И этот болванчик потом преследовал его в мыслях, смеялся над ним, – нарушил молчание Рутков. – Что в конечном счете и вытолкнуло беднягу Канюкина в окно. Но почему ты вспомнил?

– Недавно я видел этого китайского болванчика в шкафу у сегодняшних потерпевших. Он со мной поздоровался кивком, а потом играл десять минут в гляделки, а я стоял перед ним раком, как загипнотизированный! Глумов не мог понять, что со мной происходит…

– Кто такой Глумов?

– Наш стажер.

– А-а-а, – безразлично протянул Рутков. – По-моему, толку из него не будет…