За ценой не постоим

Несмотря на подбитый танк, Трифонов вдруг подумал, что, наверное, политруку роты следовало бы лучше следить за тем, как дерется вверенное ему подразделение.

— У Медведева большие потери, — угрюмо ответил Андрей Васильевич. — Кажется, выбита половина взвода. И пушку нам одну разбили. Но, в общем, этот раунд за нами.

Николай закрыл глаза и энергично тряхнул головой.

— Как вставать-то не хочется, — пробормотал он.

Крякнув, политрук оторвал спину от сырых бревен. Следовало доложить Волкову о том, как шел бой, затем сходить к Медведеву, поговорить с бойцами. Трифонов не знал, что сказать людям, которые потеряли товарищей, но уж как-нибудь он подберет нужные слова. Теперь все казалось как-то проще, что ли. Николай поднялся, повесил на плечо карабин и уже собирался уходить, когда, спохватившись, повернулся к Берестову:

— Андрей Васильевич, вы сказали, что Виткасин — хороший стрелок?

— Так точно, — ответил младший лейтенант.

— Дайте ему кого-нибудь во вторые номера, — сказал Трифонов, стараясь, чтобы его слова звучали не как приказ, а, скорее, как дружеский совет. — И оставьте его при ПТР. Он сумел попасть в щель, ну так пусть и бьет танки.

— Есть!

— Пусть уцелевший расчет проведет с ним… Беседу, что ли, про уязвимые места, как вообще с ружьем обращаться, — продолжил политрук.

— Есть!

Трифонову показалось, что впервые за все время, которое он знает этого бывшего белогвардейца, в голосе Берестова не было насмешки. Казалось, немолодой командир одобряет решение политрука. Странным образом такая перемена в отношении одновременно и радовала и раздражала Николая. С одной стороны, Гольдберг и Волков с большим уважением отзывались о знаниях и храбрости старого беляка, оба считали его прекрасным командиром, способным командовать не только взводом, но и чем-нибудь покрупнее. Заслужить одобрение такого человека было лестно для Трифонова. Но если посмотреть иначе: с какой стати советский политработник должен думать о том, нравятся ли его решения классовому врагу? Ну, бывшему классовому врагу? Николай криво усмехнулся — опять начинались эти дурацкие терзания: «А так ли должен вести себя коммунист?» Он всегда был чересчур осторожен, принимая решения, сходясь с людьми, и это мешало политруку Трифонову стать комиссаром, таким, как Фурманов из кинофильма «Чапаев», или как Гольдберг.

— Первый взвод дрался хорошо, — сказал Николай, протягивая руку Берестову. — И это — ваша заслуга, товарищ младший лейтенант.

Бывший белогвардеец нерешительно посмотрел на грязную, в копоти, ладонь политрука, и на мгновение его лицо, обычно спокойно-насмешливое, дрогнуло. Андрей Васильевич привык к тому, что люди относятся к нему с опаской, равнодушием или открытой враждебностью. За тринадцать лет он ни разу не встретил человека, которого мог бы назвать другом. Война изменила все. У Берестова появились товарищи. Ему доверили жизни людей. И самое главное, самое дорогое — возможность сражаться за свою родину, пусть Андрей Васильевич так и не привык к ее новому, чужому для него облику. И сейчас еще один человек, по иронии судьбы — тоже комиссар, как и Гольдберг, подал Берестову руку как другу.

— Боюсь, вы не представляете, товарищ политрук… — тихо начал младший лейтенант.

— Представляю, — также негромко прервал его Трифонов. — Валентин Иосифович мне все рассказал.

— Рассказал? — Берестов как-то даже растерянно посмотрел на Николая.

— Он сказал, что вы имеете свойство попадать в неприятности, — усмехнулся Николай, не в силах отказать себе в этой маленькой мести. — И просил присматривать за вами. Как политработник политработника.

Берестов, наконец совладав с собой, усмехнулся и крепко пожал протянутую руку.

— Будете еще танки жечь, зовите, — громко, чтобы слышали в окопах, сказал Трифонов. — И Ивана привязывайте, на всякий случай, а то вырвется и побежит их руками ломать.

Послышались смешки, кто-то крикнул:

— А давайте табличку сделаем: «Злая собака», и перед окопами воткнем.

— И шумовскую рожу пририсуем.

В другое время на такую шутку никто бы и не улыбнулся, но сейчас люди смеялись, радуясь тому, что живы, а враг отступил, и хоть на несколько минут можно почувствовать себя в безопасности.

— Я на КП роты, — кивнул Николай Берестову и пошел по ходу сообщения.

Однако, прежде чем идти с докладом к Волкову, следовало сделать еще одно дело, и Трифонов свернул к позициям бронебойщиков. Окоп был пуст, на дне лежали два тела, накрытые шинелями, земля под ними стала темно-коричневой. Николай осмотрелся, ища, куда подевался Виткасин. Из окопа выходило два хода сообщения, и Николай двинулся вдоль второго. Запасная позиция была так хорошо замаскирована, что Трифонов едва не свалился в глубокую яму. Снизу на него посмотрели внимательные глаза: манси протирал куском тряпочки огромные патроны. Отложив боеприпасы, он встал по стойке «смирно»:

— Товарищ политрук, разрешите доложить…

Николай спрыгнул в окоп и крепко обнял маленького бойца, хлопнув его по спине. На лице Виткасина, обычно невозмутимом, появилось некоторое подобие удивления.