За твоими глазами

– У меня был брат-близнец. Я плохо помню его, он умер, когда мне даже не было трех лет, а в больницу он попал еще раньше, – начал Тони. Никогда прежде он не рассказывал, что тоже рано столкнулся со смертью. Я молча слушала, решив оставить комментарии на потом. – Мама говорила, что мы с ним были очень близки, все делали и всему учились вместе. Потом он резко заболел, мама месяцами пропадала в больницах, оставив меня на отца. А он, не выдерживая морального напряжения, заливал его алкоголем. Я теперь понимаю, что рос сам по себе какое-то время. После смерти Димы мама впала в депрессию, но нашла иной «наркотик». Она полностью ушла в работу, не оставляя времени на семью. Мы с Евой думаем, что именно в тот момент во мне началось разделение. Проводя бесконечные дни наедине с собой, я выдумал себе друга или собеседника – Яна. Он не был оформлен в цельную личность, не имел ни имени, ни внешности, но он был частью меня, его не страшило одиночество, он даже находил его спасительным – только так он мог спокойно фантазировать и рисовать целые миры в голове. Когда же просыпался все еще пьяный отец, время для воображения заканчивалось, и Ян пропадал. Когда мне было семь лет, мама, абсолютно измотанная работой, мужем-алкоголиком, не приносящем ни денег, ни какой-либо пользы, собрала свои и мои вещи и купила билет в один конец. Для меня она обставила все, как «путешествие перед школой». Мы поселились в небольшом деревянном доме на окраине города. Мама с проворностью лисы устроила меня в неплохую школу, до которой приходилось добираться целый час, а сама быстро нашла работу. В деловой хватке ей никогда нельзя было отказать, даже теперь. Так мы и остались вдвоем, я без сожалений вычеркнул из памяти отца, как какой-то нежелательный бесполезный элемент, создававший долгие годы только фоновый шум из пьяного бреда, и Диму, которого уже едва помнил. Я настолько свыкся с одиночеством, что вернувшаяся ко мне мама со своим сопереживанием, интересом к моей жизни и виной за все упущенные годы меня больше настораживала, чем радовала.

Тони заерзал, желая сменить позу. Я так пригрелась, но, как бы мне ни хотелось остаться в тепле его рук, все-таки пришлось подняться. Ветра здесь, как и говорил Тони, почти не было. Он тоже встал, разминая затекшие ноги.

– И вы просто остались здесь с тех пор? А когда появились другие личности?

– Скоро перейдем к ним, нетерпеливая моя, – хмыкнул Тони. – Процесс адаптации был долгим и сложным. Я казался настоящим Маугли в обществе, но мама решила действовать решительно – просто кинула меня на растерзание жестоких детей.

– Ужасно! – я нахмурилась, хоть я и не была знакома с его матерью, он всегда говорил о ней в положительном ключе. Хотя, как оказалось, я не знала слишком многого.

– Я ее не осуждаю, у нее были свои мотивы, – Тони вздохнул и пожал плечами. – Мама по-прежнему много работала, чтобы обеспечить нас. Чтобы не оставлять меня одного, из школы меня забирала бабушка. Но даже будучи маленьким я понимал, что лучше жить в старом неотапливаемом доме, чем со сварливой старухой. Хоть она и помогала мне с учебой, но постоянно исподтишка ругала маму за то, что так запустила меня, – Тони вернулся на бревно и потянул меня за собой. Когда я удобно устроилась, он продолжил рассказ. – Личность Яна в то смутное время словно угасла во мне. Зато в один летний день родился Леон. Мама радовалась, что накопила на мой отдых на море, и отправила меня в детский лагерь после первого класса. Я только-только влился в разношерстный коллектив одноклассников, как вдруг на мою долю выпало новое испытание – безуспешно противостоять агрессивным девчонкам из старшего отряда. Они откровенно издевались надо мной, но я, годами скрывавший свои эмоции и чувства, не мог даже допустить мысли, что могу пожаловаться маме или бабушке. На сеансе гипноза несколько лет назад Леон вернулся в свой первый день в моем теле. Именно он дал отпор наглым пацанкам: грубо, безбашенно, отчаянно. За ту драку меня серьезно наказали, но я не верил, что мог подраться, просто не помнил этого, хотя свидетельства были неопровержимые: маленькие гадины отстали от меня до конца смены.

– Значит, он сразу был жестоким…

– Да, увы. Вынужденная жестокость. Я не могу отвечать за его поступки, потому что не нахожу рычаги контроля.

– А я смогу?

Тони долго не отвечал, мне даже пришлось развернуться, чтобы взглянуть на него.

– Мэй, – он стянул перчатку и дотронулся теплой рукой до моей прохладной щеки, – я хочу отпустить тебя.

Я быстро заморгала, стараясь снова не расплакаться от такой обескураживающей реплики. Я видела мрачную боль в глазах Тони, отзывающуюся внутри меня молчаливым протяжным стоном. Тони тихо, но уверенно продолжал:

– Я хочу, чтобы ты была очень счастливой, чтобы все тебе давалось легко. Мне больно видеть, как сострадание в твоей отзывчивой доброй душе побеждает здравый смысл, – он сглотнул и на миг замолчал, дрожащие губы выдавали его волнение и, возможно, слезы. Он почти неслышно произнес. – Я не смогу сделать тебя счастливой, прости меня.