За тысячи лет до армагеддона (СИ)

Мазай, усевшись на один из семи булыжников, расположенных в ряд ровно напротив моего трона и служащих этаким аналогом Круглого Стола — именно здесь я время от времени проводил совещания с племенной элитой — с любопытством наблюдал за разыгрывающейся драмой, демонстрируя всем своим поведением абсолютное миролюбие. Даже свою каменную глефу ногой отодвинул куда подальше. Компанию ему составил Абдула, водрузивший свой зад на соседний булыжник и пытающийся заново раскурить свою трубку, предусмотрительно захваченную на битву. По ходу дела защитники племени устроили этакий спор на предмет — прихватят ли агрессоры с собой в пирогу Ко Бо или эта склочная баба самостоятельно и нелегально попытается проникнуть на транспортное средство захватчиков. Надо сказать что это спокойствие выглядело вполне оправданным, поскольку индейцы-папуасы старательно и демонстративно обходили то место, где располагалась наша троица племенных охранителей и примкнувшей к ним Любавы. Вторым поводом для спора между Мазаем и Абдулой стали рассуждения о том, ограничатся ли агрессоры двадцатью телами, либо смогут погрузить на свои пироги все пятьдесят.

Надо сказать, что в этом споре меня поразили два факта. Во-первых то, с какой легкостью первобытные люди оперировали числами. Это при том, что элементы арифметического образования мы предполагали вводить где-то лет через сто. Не раньше. Не удивлюсь, если вот прямо сейчас Мазай в доказательство своей правоты станет производные считать. Ну и второе. Ограничения на число тел спорщики оценивали с точки зрения грузоподъемности и водоизмещения пирог, при этом демонстрируя такие знания в кораблестроении, которыми вполне мог бы гордится и генеральный конструктор, проектирующий яхту для Абрамовича.

На самом деле все происходящее было не более чем цветочками в сравнении с теми ягодками, размером в тыкву рекордсмен, представленную на ежегодной ярмарке фермеров Канзаса, которые появились после того, как один из пробегающих мимо нас папуасов попытался огреть Любаву дубиной по голове, с тем, чтобы прихватить рыжеволосую красавицу с собой.

Глава двенадцатая. Не все женщины — зло…

Глава двенадцатая. Не все женщины — зло….

В которой главный герой обнаруживает, что сбываются его самые страшные прогнозы, при этом хвалит себя за то, что не наделал еще более страшных прогнозов, которые тоже могли бы сбыться.

Признаться, увидев это непотребство, я взбеленился. Всякие попытки понять, что же за цирк с конями тут на самом деле происходит пошли лесом. Агрессоры покусились на святое. Тронув Любаву, они поставили меня перед выбором — прожить долгую жизнь, сохраняя в качестве доминирующих черт характера пацифизм, миролюбие и любовь к ближнему своему, присущие скорее более просвещенным временам, тем в которых рулили светочи духа типа Махатма Ганди или матери Терезы, либо лишиться своей заслуженной утренней чашки чая, которую так чудесно готовила для меня Любава. Это не говоря о всевозможных ночных радостях жизни, даруемых рыжеволосой красавицей. А то что у нее ноги небритые, так ночью не особенно и видно.

Лично для меня выбор был очевиден. При мысли о Махатма Ганди в душе возникало чувство тревоги и настороженности — ну не наш это человек. А касательно матери Терезы, которую продажный Ватикан в погоне за популярностью канонизировал, так тут я полностью на стороне независимых журналистов, которые в один голос утверждали, что так называемая святая была не последним человеком в Албанской мафии и специализировалась на поставках девочек из стран третьего мира в Европейские бордели. Так что с одной стороны выбор вроде бы очевиден.

Я встал, глубоко вздохнул, расправил плечи и подняв с земли каменную глефу совсем было собрался бросит в атаку на тех, кто неосмотрительно попытался лишить меня определенных радостей жизни. К счастью не успел. Причиной минутной задержки стало углубленное изучение оружия, производства артели Мазая и К. Взвесив все за и против, как в прямом смысле этого слова — прикинув неподъемный вес каменной оглобли, так и в переносном — возможные выверты со стороны эффекта аномальной энтропии, я аккуратно положил каменного монстра к ногам своего однополчанина по обороне стойбища, снова распрямился, снова глубоко вздохнул, снова расправил плечи и совсем было собрался броситься на папуасов с голыми руками, чтобы рвать всех их вместе и пополам. Вот только эта задержка стала роковой, во многом перевернув ситуацию с ног на голову.

Буквально через пару мгновений мне в голову закралась крамольная мысль: «Так ли уж сильно я люблю чай?». Дальше — больше: «А насколько плох Ганди и чем меня, в бытности поездок в Амстердам, не устраивал квартал Красных Фонарей?».