За тысячи лет до армагеддона

Тогда хозяйка обратилась к нам с просьбой — зарезать курицу. На что Вано тут же дал понять, что ему не то что курицу, человека зарезать — раз плюнуть. После чего попросил меня придержать несчастную несушку, а сам взялся за топор. Мне удалось увернуться от топора только в последний момент, к счастью я обратил внимание на бледный вид и плотно закрытые глаза несостоятельного курореза. Наш джигит, будучи натурой излишне чувствительной, потерял сознание еще при замахе.

А вот курице не повезло. Ее разрубило пополам и птица теряя по пути внутренности и оставляя за собой кровавый след поковыляла куда-то вдаль. К этому моменту Екатерина Сергеевна, заслышав во дворе странные звуки решила выйти и поинтересоваться, что же случилось. Ее взору предстала ужасная картина. Бледный Вано, замертво валяющийся на траве и я с топором в руках и лужей крови вокруг. Не удивительно, что после этого мне пришлось вызывать скорую помощь сразу для двух клиентов, а потом еще и с ментами объясняться.

Глава седьмая. Орлуша, мать твою…

В которой главный герой сначала летает, вернее планирует, потом неудачно приземляется на пятую точку и проклинает всех и вся, в том числе и невиновных, а чуть позже смиряется со своей судьбой и знакомится с будущими соплеменниками, превращая церемонию взаимного представления в заурядный мордобой.

Так вот, вместо того, чтобы перед глазами промелькнула вся моя жизни, как приличествует всякому нормальному человеку в момент встречи в Костлявой, на худой конец самые достойные эпизоды их этой самой жизни, которыми я мог бы гордится, я припомнил эпизод с Вано. Возможно тот, кто отвечает за трансляцию событий в последние секунды жизни, не обнаружил в моей памяти ничего заслуживающего внимания. Вот и включил ролик, наиболее соответствующий моменту. А далее заработали условные рефлексы. И не надо рассказывать, апеллируя к Павлову с его опытами по слюновыделению у собак, что для выработки условного рефлекса необходимо многократное повторение. Все-таки я человек разумный, а не какая-то собака. Мне и одного раза с Вано оказалось достаточно для того, чтобы сообразить — не стоит совать руки под рубящие топоры и опускающиеся дубины, а так же другие колюще-режущие инструменты. Хотя, возможно, я и не прав по отношению к собакам. Будь на моем месте тот же соседский доберман, он вряд ли додумался бы до такого травмоопасного эксперимента. Тем более, наверняка, не стал бы настаивать на его проведении. Так что вопрос разумности стоит вынести за скобки.

Но возвращаясь к текущим событиям. Углядев стремительно опускающуюся на мою руку, лежащую на алтаре, огромную дубину, я естественно эту руку отдернул. Почти получилось. Правда не так хорошо как с топором. Самый кончик, миллиметров в пять, среднего пальца таки попал под удар и просто распылился на атомы. Причем непонятно как это могло случиться. Все-таки дубина имела цилиндрическую форму и по определению не могла обеспечить такой аккуратный срез. Больно жутко. Весь палец приобрел радикально синий цвет, а из открытой раны обильно закапала кровь. Стоило бы в этот момент подумать, что так на меня никаких подорожников не напасешься. Вот только мне было не до праздных размышлений. Тряся рукой, разбрызгивая вокруг красные кровавые капли, и подвывая от боли я шатаясь пошел в сторону выхода из пещеры. Остановился прямо в проеме. И хотя ранее я несколько уничижительно именовал это лазом, на самом деле проем представлял из себя полноценный, арочного типа вход, высота которого позволяла мне, с моими ста восьмьюдесятью сантиметрами роста, стоять на самом краю пещеры не наклоняясь. Сознание тут же услужливо подкинуло две несвоевременные мысли. Сначала о том, что надо бы на входе дверью озаботится, хотя бы шкурами завесить. Иначе зимой наверняка снегом задувать будет. Потом обратило внимание на открывающийся перед глазами прекрасный ландшафт: широкая, застывшая зеркальной гладью река, зеленое лесное море вдали на противоположном берегу, синева неба и желтый речной песок, густо утыканный острыми пиками гранитных обломков, считай прямо под ногами, метрах в тридцати ниже входа в пещеру. При том, что тридцать метров это все-таки высота десятиэтажки. Но все равно рядом, в доступности одного шага.

Вот именно этот шаг вперед я и совершил. Что стало тому причиной, ответить трудно. Наверное, переплелась в один донельзя запутанный клубок и боль в раздробленном пальце, и боль от осознания окончательной утраты всего того, что служило основой собственной жизни, и осмысление собственной никчемности, ущербности в сравнении со своими более удачливыми друзьями, и неспособность как-то повлиять на будущее.

Разбитый дубиной палец однозначно указывал на то, что бонус аномальной энтропии не для меня.