За ущельем Семи Волков

Вдруг, где-то совсем рядом, у ущелья Семи Волков, протяжно завыл волк, потом второй, третий. Андрейке стало жутко, волосы на голове стали дыбом, по телу пробежала дрожь.

— Ондрюха, ты пальни вверх? — посоветовал Самагир.

Андрейка быстро вскинул свой дробовик и нажал на курок. Из ствола вылетел огонек, раздался оглушительный гул, который покатился по горам Баян-Улы и затих в дебрях за перевалом.

Волки замолчали. Андрейка повеселел.

— Осип-бабай, волки-то меня тоже боятся!

— Э, паря, ты же грозный мужик-то, оборужен как надо!

От пещеры Покойников почти до самого ущелья Семи Волков дорога идет под гору, поэтому лыжи легко скользят по утоптанной дороге. А там пойдет подъем на гриву. Андрейка все это хорошо знает, поэтому приберегает силы.

— Бабай, тебе не больно?

— Э, паря, пошто больно-то будет, везешь как по маслу.

Андрейка облегченно вздохнул. Перебросил лямку на другое плечо, потянул дальше.

Тайга, как огромный, добродушный зверь, тихо дремлет и сквозь дрему прищуренными глазами следит за Андрейкой. Нет-нет да подмигнет и тихо шепчет ему: «Не сдавайся, парень, тяни».

Хороша тайга даже в полумраке ночи: деревья, смутно выступая, движутся одно за другим мимо Андрейки. Они сейчас походят на богатыря Ерноуля с его суровыми воинами из воинственной легенды деда Самагира. Эвон, из-за поворота навстречу идет матерый медведь; все ближе, ближе, а когда поравнялся — оказался обуглившимся пнем, торчит он из снега, качает кривыми лапами-сучьями. Вот несется куда-то вдаль черный дракон, а рядом сгорбилась баба-яга.

Все-то в этой таежной ночи загадочно, таинственно, все предметы, принимая формы страшных чудовищ, наполняют Андрейкину душу тревожным волнением и ожиданием чего-то необыкновенного, страшного.

— Сынок, запали-ка трубку — все легче будет на душе.

Андрейка долго и неумело набивает трубку терпким табаком-самосадом, зажигает несколько раз, но спички быстро гаснут на ветру. «Надо спрятаться от ветра», — подумал мальчик и прилег рядом с Осипом; наконец зажег трубку, глотнул дыму, захлебнулся, закашлялся.

— На, бабай, кури… А почему говоришь легче на душе?

Самагир долго не отвечает, жадно сосет трубку и мычит что-то, не разберешь. Потом выдавил:

— Чимиту-то спужаю… может снова рехнуться… она же долго болела. Вот и болит у меня душа, жалко ведь ее, бедняжку.

Наконец Андрейка дотянул до подъема на гриву.

— Э, паря, тебе теперь не утянуть меня… бросай и беги за народом.

Снова завыли волки. Стало холоднее. Студеная тайга отчужденно нахмурилась, стала враждебной.

— Как оставлю-то, тебя же волки съедят.

— О-бой, правду баишь, шоно-батыр просит у богини Бугады мяса.

— Вот видишь! Как же я тебя брошу?

— Если останешься — оба замерзнем.

— Нет, не замерзнем.

Андрейка всем телом навалился на лямку, сделанную из кушака, но лыжи словно прилипли к снегу — нельзя их стронуть с места. «Эх, сдвинуть бы их чуточку, а там заскользят», — думает мальчик. Напряг все силы, навалился всем телом, лыжи снова нехотя чуть тронулись, но тут поскользнулись ноги, и Андрейка головой ударился о затвердевший снег. Боль обожгла губы и подбородок, во рту почувствовал соленую влагу, сплюнул. На снегу показались темные пятна. «Кровь», — догадался мальчик. От боли и обиды на свое бессилие заплакал. «Вот какой я, а… у бабая кожа да кости… весу-то в нем… Эх, какой я слабак», — упрекает себя мальчик.

Осип услышал тихое рыдание. «Вот ведь в какое время я живу! Маленький бурятенок спасает тунгуса, а раньше-то, при царе Миколке-то, разве было такое?.. Ха, тунгусом бурятки пугали своих ребятишек, во как было. Была вечная вражда».

— О-бой, Ондре, мужик не должен хныкать. Это, брат, бабье дело.

— Я ударился… это от боли… пройдет, — заглушая рыдания, ответил мальчик.

— Ондре, подсоби мне малость… лягу на бок и буду здоровой рукой подмогать тебе, може, выйдет толк.

Андрейка помог Осипу повернуться на бок и налег на лямку. Самагир оттолкнулся рукой, лыжи тронулись и рывками, медленно пошли в гору.

Мальчик отсчитал сто шагов и в изнеможении опустился на снег. Сердце громко стучало, стало нестерпимо жарко, как в горячей бане, и едкий пот заливал глаза. Хотелось лечь на снег и долго-долго лежать. «Оба замерзнем!» — ожгла мысль. С трудом поднялся на ноги.

Лыжи снова тронулись. «Один, два, три… сто», — Андрейка снова плюхнулся на снег, который тихо шепчет ему: «Брось мучить себя, ляг на меня и усни».

В следующий раз сил хватило на пятьдесят шагов, потом на тридцать, потом на десять. Наконец Андрейка сделал два шага и упал.

Старик и мальчик лежали молча. Над ними наклонилась черная лохматая тайга и ждала, что будет дальше. Сможет ли этот маленький человек спасти большого.

Совсем рядом завыли волки. Андрейка приподнял голову и между двух толстых стволов увидел темный силуэт зверя. Глаза хищника сверкали жадными огоньками.

Словно чьи-то сильные руки подняли мальчика и поставили на ноги. Андрейка схватил ружье и стал целиться.

— Ондре, бери ниже… Ружье-то ночью всегда высит, — зашептал Осип.