За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Потому так отрадно, что в повести «За вас отдам я жизнь» воссоздан живой, обаятельный и героический образ поэта-борца Коста Хетагурова.

Твое бессмертно будет имя,
Сто жизней прожил ты земных.
Делами добрыми своими
Большую башню ты воздвиг.

Коста

Часть первая

1

Коста шел по узорчатому парапету и не верил, что это наяву. Со стен, из тяжелых золоченых рам смотрели на него гордые красавицы в кружевах, бархате и атласе. Разнообразные яства, рожденные щедрой кистью художников фламандской школы, дразнили аппетит. Монархи всех стран и веков укоризненно и презрительно щурились на его грубую кавказскую одежду.

«Не во сне ли я?» — снова и снова спрашивал себя Коста и поглядывал в огромные окна. Там, за зеркальными стеклами — спокойная гладь реки, громады зданий на противоположном берегу, мосты, арки и зелень садов, чуть тронутая осенней позолотой.

Он шел из залы в залу, нигде не задерживаясь. Конечно же, он придет сюда еще много раз, придет, чтобы рассматривать и осмысливать каждое полотно, каждую скульптуру. А сейчас — дальше, дальше. И вдруг…

Небо в сводчатых окнах такое же синее, как там, на его родине, в Осетии. И горы такие же — белые, вечные. Он остановился. И не мог отойти от картины до тех пор, пока вежливая служительница не сказала, что музей закрывается.

Он пошел к выходу, но вернулся снова. Что, собственно, так привлекало его в этом маленьком, не столь уж приметном полотне?

Молодая мать, сама почти девочка, держала в руках пухлого младенца. Трогательные рыжеватые завитки волос, сытый и сонный детский взгляд, и глаза матери, исполненные обреченной, вечной и беззаветной любви.

Леонардо да Винчи! Мог ли юноша, родившийся в нищей, заброшенной к облакам горской сакле, мечтать о том, что увидит творения итальянского гения?!.

— Еще раз прошу вас, сударь, покинуть стены нашего музея, — раздался настойчивый и уже далеко не такой вежливый голос служительницы.

И он покорно пошел к выходу, неслышно ступая в своих мягких горских сапогах по натертому до блеска паркету.

2

Тяжелая дверь плавно закрылась, и Коста остановился на ступенях Эрмитажа.

Уже больше месяца жил он в Петербурге, и, казалось, город прилагал все старания, чтобы предстать перед ним в самом лучшем свете. Погода была теплая, солнечная, и Коста уже начинал с недоверием относиться к рассказам о моросящих петербургских дождях, о сером и сумрачном небе, о промозглом ветре, пронизывающем до костей.

В маленькое окно чердачной комнаты, которую Коста. снял на время экзаменов, он каждое утро видел безоблачное небо — ясное и тихое, и, казалось, этой тишине не будет конца.

Впрочем, пока шли экзамены, у него не было времени размышлять о погоде. Он стал замечать ее лишь теперь, когда все осталось позади и, получив высший балл, он был зачислен студентом Петербургской академии вольных художеств.

Никогда еще не ощущал Коста такой силы и уверенности, как в эти дни. Все казалось по плечу. Случись сейчас ему, как храброму нарту Батрадзу[1], вступить в единоборство со злыми духами, он, конечно же, вышел бы победителем. А подари ему нарт Ацамаз[2] свирель, Коста завоевал бы своими песнями весь мир!

Легко сбежав по широким ступеням, он вышел на пустынную Дворцовую площадь, обошел кругом тяжелую колонну, увенчанную бронзовым ангелом, и через Дворцовый мост направился на Васильевский остров.

Когда Коста ехал в Петербург, он был уверен, что его встретит двоюродный брат Андукапар, который уже несколько лет учился здесь, в военно-медицинской академии. Не увидев его на перроне, Коста растерялся — куда идти? Прямо с вокзала поехал он разыскивать брата. В академии ему сказали, что Андукапар поступил на лето репетитором к детям какой-то вдовы-генеральши и выехал с ними на дачу, под Лугу. Коста на следующий же день съездил к нему.

Андукапар мог вернуться в Петербург лишь к началу сентября. Коста даже испугался — как жить одному в незнакомом городе? Но теперь он был рад своему одиночеству. Он чувствовал себя первооткрывателем — все узнавал сам, и каждый раз это походило на маленькую победу.

Чужой в огромном городе, он ничего ни у кого не расспрашивал, сам находил все, что его интересовало. Впрочем, это оказалось не гак уж трудно. Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Некрасов, Толстой и Достоевский так широко и зримо рассказали ему о Петербурге, что порой, останавливаясь перед каким-нибудь зданием или памятником, Коста ловил себя на ощущении, будто пришел сюда не впервые. Когда-то давно, может быть, в другой жизни, он уже приходил сюда, конечно же приходил.

Этой другой жизнью была его страсть к книгам.

Оказавшись на Сенатской площади, Коста с трудом удержался, чтобы не опуститься на колени. Священные камни! Это по ним проходили декабристы. Здесь раздался выстрел Каховского, пробудивший Россию.