— Почему ты сидишь тут в темноте? — требовательно спросила она.
— Добрый вечер, моя дорогая, — сказал он. — Как прошло собрание?.
— Если бы у тебя было достаточно патриотизма, чтобы присутствовать на нем, ты бы знал.
Он отвел взгляд от ее высокой, статной, одетой в тускло-коричневые тона фигуры.
— Я еще не отдохнул после командировки, связанной с изучением языка. Мы там себя не щадили.
— Ты никогда не ходишь, если есть возможность увильнуть.
— Это не моя функция. «От каждого — по способностям…» Кроме того, сегодня вечером мне нужно обдумать трудное дело.
Яао минуту молчала. Потом кротко, ища примирения с ним, она сказала:
— О, я понимаю. Ты не можешь сказать, в чем дело?
Он заерзал на сиденье.
— Я должен составить письмо Ивон Кантер. С ней невозможно связаться по видеофону, но несомненно, письмо, адресованное ей на базу Армстронг, передадут, когда она вернется оттуда, куда скрылась.
— Конечно, тебе ведь не нужно просить помощи у американцев. — Яао подошла ближе, пока не встала над ним, касаясь его щеки.
— Я должен. Вспомни, кто первый все понял. В этом случае я хочу выразить мое сожаление относительно ее несчастного случая и заверить ее, что мы, ее китайские коллеги, чрезвычайно рады, что ее уважаемая персона не пострадала. Но это в конце концов не такая уж простая вещь, потому что…
Ее негодование вернулось как на крыльях.
— Что! Империалисту… — она запнулась. — Я понимаю, что мы должны придерживаться правил приличия, — сказала она. — Почему же так трудно написать официальное письмо?
— Оно не должно быть официальным. Она может подумать, что это трусливое нападение было инсценировано нашим правительством.
— Пусть думает, если у нее мания преследования.
Он сжал пальцы в кулак.
— И она, может статься, скорее всего права, — сказал он хрипло, уставившись на пол. — Каждая моя попытка спросить встречала простые отрицания до тех пор, пока меня не вызвали к генералу Чьжу и не поставили в известность, что дальнейшие мои расспросы будут считаться доказательством крамольных мыслей. Да, я понимаю, что невозможно ошибиться. Меня не посвящают в детали операций разведки. И все же я не настолько уж незначительный человек. Почему никто не может найти для меня времени, чтобы точно объяснить, почему именно в этом случае не может быть ошибки?
Он поднял глаза и увидел шок на лице Яао.
— Ты смеешь так говорить? — выпалила она. Затем последовала целая речь: — Ты осмелился назвать наших лидеров убийцами?
Его терпение кончилось. Он вскочил на ноги.
— Успокойся, — заорал он. — Меня нельзя назвать предателем, меня, который служит в поднебесной? Что ты-то делаешь для народа? Ты изводишь и слегка тиранишь нескольких негодяев, которые вместо этого могли бы заняться чем-нибудь полезным! Оставь меня! Я больше не хочу тебя видеть этой ночью!
Она закрыла лицо руками и убежала.
Интересно, будет ли она плакать, подумал он.