За вдохновением...

— Я это и хотела сказать, — поправилась она. С полной серьезностью. — А то, что вы другие, естественно породило подозрительность и дискриминацию… Нет-нет, не перебивай, я хочу высказаться до конца… любое заметное меньшинство, составляющее конкуренцию большинству, обречено на неприязнь. В солнечной системе не могут обойтись без изотопов, которые вы привозите со звезд, так как собственные давно израсходованы; и те химикаты, которых нет на Земле, часто оказываются очень ценными; нельзя обойтись и без вашей торговли мехами и драгоценностями. Поэтому вы необходимы нашему обществу, но по сути к нему не принадлежите. Вы по-своему слишком гордые, и не можете копировать своих угнетателей. Поскольку вы люди, то, естественно, берете деньги, покрывающие все расходы на вашу деятельность, и поэтому слывете жадными. А раз вы соображаете лучше и живее, чем любой житель солнечной системы, вам удается выторговать себе лучшие условия, и вас за это ненавидят. Кроме того, существует традиция, которая уходит своими корнями во времена механокластов, когда технология считалась злом, и только вам удалось сохранить ее на высоком уровне. А на пуританской стадии Марсианской битвы ваша традиция торговли женами, — о, я знаю, что вы это делаете, только чтобы как-то разнообразить монотонность путешествий, — я знаю, что у вас более стабильная семейная жизнь, чем у нас… В любом случае, все эти времена миновали, но они оставили следы. Почему бы вам всем не улететь в космос, предоставив нам вариться в собственном соку?

— Земля — и наша планета, Фриледи, — заметил он очень тихо. И, помолчав, добавил: — Тот факт, что мы необходимы, обеспечивает нам некоторую защиту. Нам удается выстоять. Так что не надо волноваться за нас.

— Несгибаемый народ, — сказала он. — Вам даже жалость не нужна.

— А кому она нужна, Фриледи, — возразил он.

* * *

Там, где кончались трущобы, в зоне, где громоздились высокие, склады и торговые конторы, Кенри сел на подъемник общественной воздушной дороги и направился по нужному ему адресу. Туда, кажется, больше никто не собирался, и он, найдя место, занял кабину и устремился к центру города.

Кабина быстро набирала высоту, пока не поднялась выше самых высоких башен. Опершись рукой о перила ограждения, он посмотрел вниз, в ночь, в которой, по ее свечению, угадывалась жизнь. Улицы и стены мерцали огнями, ожерелья электрических фонарей пронизывали бархатную тьму, фонтаны разбрасывали белые, золотые и алые струи, у подножия триумфальной статуи дисплей показывал танцующее пламя. Звездная архитектура воплощала застывшее движение, величественные колонны, шпили башен, бельведеры домов бросали вызов небу; находясь в вышине над этими воздушными джунглями, космонавт едва ли мог разобраться в потоке машин и людей.