За вдохновением...

— Боюсь, мы не сможем посетить самые интересные, — сказал он. — Они настолько интересны, что представляют опасность, я не хотел сказать «для говорящих по-английски». И при ее вопрошающем взгляде он добавил — Однажды я забрел в местные круги подпольного мира. Я не стал одним из них, я просто работал вышибалой в крутом ночном клубе. Это привело меня к знакомству с некоторыми оперившимися представителями подпольного мира, и после того как я помог одному в замечательно крутой драке, он проникся ко мне любовью и… Забудь об этом. Я не хочу наделать шума, как романтический герой. По правде говоря, из того, что я там увидел и услышал, самым лучшим было решение убраться оттуда, несмотря на то, что место, где я работал, мне нравилось.

Поскольку он счастливо наблюдал за происходящим, она смогла позволить своему взгляду задержаться на нем — свободная рубашка, купленная за границей, яркая у ворота и просто красная дальше, говорила о ее дешевизне, поношенная настолько, как будто и она, и выцветшие штаны, и потертые ботинки были сделаны по последней моде из Рио; как коровьим языком прилизанные волосы каштанового цвета, покрытое веснушками загорелое лицо, мальчишеский нос, подвижный рот, глаза — огромные и зеленые и самые живые из тех, в которые ей приходилось когда-либо смотреть. Почему же он, дитя дальних дорог и природы, любил проводить свои ночи в дыму и шуме и в дыхании грязных идиотов? Девушка, несомненно. Или девочки? Она представила эти тела, крепкие, гибкие и теплые, дающие радость, выстроившиеся в ряд в кордебалете.

Она постаралась представить и себя в этом кордебалетном строе.

Неужели я в него влюбляюсь? Мысль привела ее в испуг. Неужели? Она поспешно спросила:

— И куда же ты предлагаешь пойти?

— Как насчет Афровилля пообедать и поразвлечься? Наверняка, ты, должно быть, там не была, но я могу поспорить, что ты обедала только в известных по всей стране ресторанах, а разговаривала только с продавцами.

— Нет, — сказала она, — в основном я бывала в университете, на конференциях. У них самый лучший факультет социологии в стране, где работает парочка первосортных лингвистов. Мои коллеги несколько озабочены насчет этнического фасада. Они не хотят, чтобы их коммуна стала известна, как вариант Чайнатауна.

— Тогда эти выдающиеся социологи должны отряхнуть прах со своих выдающихся ног и узнать, насколько это место больше похоже на Чайнатаун, чем на туристические достопримечательности. А что касается Афровилля, я гарантирую, что твой ленч не будет стандартной подслащенной требухой и рулетом из овощей, а впридачу он будет дешевле.

Она закусила губу. Как я могу сказать то, что должна сказать?

— Тебе… лучше следить за своими расходами… до тех пор, пока мы не возьмем тебя на государственное обеспечение, — выдавила она. — Пока этого не случилось… позволь мне открыть тебе кредит. Заем, если хочешь, пока… — Она запнулась, ее щеки горели ярче, чем свет, разбивающийся о воду.

Скип бросил на нее удивленный взгляд.

— В чем дело? — И тут он догадался. — А, да. Мужская гордость. Конечно, Ивон, ты представишь мне счет после моей первой получки.

Как он выжил в Орто? Она застонала. Не из-за того, что он легок на ногу и на сердце у него легко.

Ему все равно, и всегда было все равно. Когда он устал прыгать, как белка в клетке, он удрал и больше не принимал в виде платы импортных орехов кешью, прожаренных и соленых; он просто радостно вернулся в свои леса, где они растут на корню.

Я слишком привыкла к клетке и орехам. И я не могу не помнить, что клетка соединена с валом, который заставляет Землю вращаться. Если Земля остановится, лес умрет.

Корабль повернул к пирсу.

— Готовься к высадке, — сказал Скип. Он взял их чемоданы. Они уже попрощались и могли высадиться на берег без суеты — разве что показав доказательство своего гражданства — подойдут и кредитные карточки — автомату у ворот.

Она со страхом ожидала увидеть человека с базы Армстронга или следующего за ней вежливого агента, исполняющего свои служебные обязанности. Но этого не произошло возможно потому, что Скип ловко проложил свой путь через пакгаузы, а не через площадку для приема пассажиров. Когда они были в городской электричке, и она уже откатила от станции, Ивон с облегчением вздохнула и издала дрожащий смешок:

— Теперь-то уж я безнадежно плохая девочка, — сказала она.