За век до встречи

Едва оказавшись на площадке, Бетти сразу вспомнила, что спальня Дома находится совсем рядом, и невольно обернулась через плечо. Как и в прошлый раз, ее дверь была закрыта не до конца, и в щель виднелась застеленная черным бельем кровать. Она очень старалась не думать о том, что они сидят очень близко, почти упираясь друг в друга коленями, что их пальцы то и дело соприкасаются, когда они передают друг другу косяк, что струящийся из окна теплый летний воздух овевает их разгоряченную кожу, а губы попеременно сжимают один и тот же влажный кончик сигареты. Вместо этого Бетти постаралась сосредоточиться на том, в какой момент и какими словами ей следует попрощаться и отправиться домой. Еще она думала о предупреждении Эйми, о недавнем разговоре с Джоном, о том, что так и не рассмотрела как следует фотографии Дома в газете, и о том, что ей все же может захотеться с ним переспать. Бетти думала обо всем этом и о многом другом – о чем угодно, кроме нарастающего глубоко внутри подспудного желания, которое становилось все сильнее по мере того, как воздух вокруг заполнялся сладковатым, пьянящим дымом наркотика. И все же каждый раз, когда она брала или возвращала Дому становившийся все короче окурок, ее охватывало чувство какой-то странной неизбежности – чувство, которое было пугающим и смешным одновременно.

– Как жаль, что я не встретил тебя раньше, – промолвил Дом, задумчиво глядя на нее.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Бетти, передавая ему ставший совсем крошечным косяк.

– Я имею в виду – до Черил. До Эйми. Если бы мы с тобой познакомились хотя бы десять лет назад, все могло бы быть по-другому… – Он повернул голову и, в последний раз затянувшись травой, долго смотрел в окно, а потом щелчком отправил рассыпающий искры окурок в сгустившийся мрак. А еще через мгновение Дом вдруг наклонился к ней и впился в ее губы таким жадным поцелуем, словно он долго страдал от жажды, а она была спелым, сочным фруктом, который он твердо решил высосать досуха.

И это было так неожиданно и приятно, что Бетти вовсе перестала думать.

Когда в семь часов утра Бетти бежала через площадь, держа курс на дверь своего дома, Джон, успевший установить свой лоток на обычном месте, поднял голову и окинул ее удивленным и любопытным взглядом.

– Доброе утро! – с фальшивым воодушевлением прощебетала Бетти, боясь, что от его внимательных глаз не ускользнет ни одна мелочь. Она не сомневалась, что Джон не преминет отметить и остатки косметики на ее лице, и замятые со сна волосы, и, возможно, даже скомканные трусики, которые, как назло, выпирали в боковом кармане ее сумочки.

Он молча кивнул и продолжал смотреть на нее. Как обычно, по его глазам нельзя было понять ровным счетом ничего.

– Я просто… – Бетти замолчала в надежде, что правдоподобные и убедительные доводы, объясняющие ее появление на площади в такой час и в таком виде, каким-нибудь чудесным образом найдутся сами, но этого не произошло, и она, наградив Джона еще одной неловкой полубезумной улыбкой, торопливо достала из сумочки ключи и юркнула в подъезд. Через три секунды Бетти была в своей квартире. С грохотом захлопнув за собой дверь, она привалилась к ней спиной, мысленно прикидывая и взвешивая возможные последствия того, что́ только что произошло.

Она стояла так почти минуту, сжигаемая раскаянием и стыдом. Наконец ей стало чуточку легче, и Бетти, вздохнув, стала быстро собираться на работу.

42

1920

Не успел Годфри сесть на поезд, идущий из Лондона в Манчестер, чтобы на целый месяц исчезнуть из круга повседневного общения Арлетты, как буквально в тот же день, словно вторая фигурка на старинных «погодных часах»[32], в ее жизни снова возник Гидеон – веселый, остроумный, очаровательный, исполненный романтических устремлений. Годфри уехал утром, а уже вечером художник поджидал Арлетту на тротуаре возле служебного входа «Либерти» с огромным букетом роз цвета стыдливого румянца. Увидев Арлетту, он снял свободной рукой шляпу и застенчиво улыбнулся.

– Добрый вечер, – сказал Гидеон, целуя ей руку. Губы у него были сухими и горячими. – Давненько я тебя не видел. Ты выглядишь просто потрясающе.

Арлетта взглянула на него с недоумением. Она-то знала, что выглядит совершенно ужасно.

– Очень сомневаюсь, – покачала головой Арлетта. – Я три ночи почти не спала, а это не способствует «потрясающему» виду. Как бы там ни было, спасибо за комплимент.

Несколько мгновений он мечтательно разглядывал ее лицо, потом, словно спохватившись, сказал:

– Да, чуть не забыл… Цветы. Это для тебя.

И, склонившись в почтительном поклоне, он вручил ей букет.

– Спасибо. – Арлетта улыбнулась. О том, что́ означает этот букет, она спрашивать не стала, не желая знать ответ, поэтому еще несколько мгновений оба неловко молчали. Арлетта считала – это он должен заговорить первым, но Гидеон не спешил объясниться. Наконец он сказал:

– Куда ты сейчас?

– Я иду домой, Гидеон, – терпеливо объяснила она. – Я устала и…

– …И не спала три ночи, – подхватил он. – Да-да, конечно, я понимаю… Могу я тебя проводить?

Арлетта улыбнулась.