За век до встречи

– Тише, тише! Не плачь! – нежно шепнул он девушке на ухо и привлек к себе. Это был очень интимный жест, но на лице музыканта по-прежнему читались страх и растерянность. Арлетта из своего укрытия хорошо видела, как он то и дело оглядывается по сторонам.

Она затаила дыхание.

– Ну, что случилось? – спросил Годфри. – Тебе не понравился доктор? Он тебя напугал?

Эстер тряхнула коротко остриженными волосами.

– Нет, не доктор. Он был очень вежлив и вел себя как джентльмен. Я… Дело в ребенке, Сэнди! Ребенок… Доктор сказал, что срок всего семь недель, может, чуть больше, но… Вот, смотри… – Она слегка натянула ткань своего свободного платья, так что стал заметен округлившийся животик. – Это уже видно. Я думаю, он ошибся, и срок намного больше. В общем, я не смогла, Сэнди. Просто не смогла. Прости меня, пожалуйста…

Годфри гладил ее по волосам и шептал что-то успокаивающее, но Арлетта не слышала ни слова. Впрочем, ей это было и не нужно. Будущее… В один миг она отчетливо увидела свое будущее, словно оно было начертано в воздухе огромными заглавными буквами. Эта девушка носит ребенка Годфри, и он, разумеется, останется с ней. Быть может, он даже на ней женится. Но даже если этого не произойдет, ребенок Эстер родится живым, он будет кричать и брыкаться, и его не унесут неизвестно куда, как унесли бездыханный зародыш, который она извергла. Ребенок Эстер будет жить, и, что бы ни случилось с его родителями, он до конца своих дней останется сыном или дочерью Годфри. Этого не изменить, а значит, ее мечтам о маленьком домике в южном Лондоне, о дружелюбных соседях, о поездке на Сент-Люсию с Годфри и двумя очаровательными мулатиками не суждено сбыться никогда. Хватило одного мгновения, чтобы жизнь, которую выдумала себе Арлетта, обратилась в золу и дым, словно особняк Миллеров.

Выбежав из задней двери клуба, она оказалась в прохладном, темном переулке. Ее острые каблучки с набойками громко цокали по брусчатке, и Арлетта, сняв туфли, взяла их в руки. Оставшись в одних чулках, она промчалась по переулку, выбежала на Пиккадилли и юркнула в стоящий у обочины таксомотор.

Слезы застилали ей глаза, но Арлетта все смотрела и смотрела на проплывающие за окном улицы, залитые розовато-желтым светом газовых фонарей, на переливающиеся огнями фасады ночных клубов и баров, на одетых в изысканные костюмы или в лохмотья прохожих, на широкие мостовые и ярко освещенные витрины, битком набитые вещами, которые на самом деле никому не были нужны. Все вокруг выглядело ярким и новым: после войны почти каждый магазин и каждая парадная дверь были отремонтированы и перекрашены, каждая электролампочка заменена на более мощную, каждый камень мостовой отмыт и отчищен чуть не добела. Ночной Лондон сиял и сверкал, но в душе Арлетты царил непроглядный мрак.

Она думала о своем двадцать втором дне рождения, о подлом предательстве Гидеона, о тех серых, однообразных, тоскливых месяцах, которые ей пришлось провести в его доме на набережной, о своем мертвом сыне, которого отправили в кремационную печь прежде, чем она успела бросить хотя бы взгляд на его маленькое лицо. Еще она думала о безупречном особняке Миллеров, напоминавшем идеальный лондонский дом с праздничной открытки, который за несколько минут превратился в груду обгорелых бревен и закопченных кирпичей. А потом она подумала об этой девочке – об Эстер, о ее обкусанных ногтях и округлившемся животе, и о выражении немого ужаса на лице Годфри.

Это уже слишком, думала Арлетта.

С нее хватит.

Оказавшись в особняке родителей Филиппа на Абиндон Виллас, Арлетта сразу поднялась к себе. Там она перевязала бечевкой коробку, которую принесла Летиция, и уложила ее в дорожный сундук. Выбрав одежду, которая, как ей казалось, лучше всего подходила для путешествий, она подсела к столу и набросала три письма, адресованных Лилиан, Мину и Годфри. Ранним утром, пока все в доме еще спали, Арлетта быстро оделась, вызвала слугу и велела ему снести ее дорожный сундук вниз и найти таксомотор. Письма в запечатанных конвертах она оставила на круглом столике в прихожей.

Такси доставило ее на вокзал, и Арлетта села на поезд до Портсмута. Спустя два часа она уже была на месте. В гавани она купила билет на паром, чтобы вернуться туда, откуда началось ее путешествие, – в большой, холодный и пустой дом на утесе, откуда в хорошую погоду можно было разглядеть далекие белые скалы Дувра.

52

1995

Пока Бетти беседовала с викарием церкви Святой Анны, ей кто-то звонил. Номер на экране мобильника был ей незнаком, поэтому она перезвонила по нему – и наткнулась на Джона Любезноу.

– Значит, этой ночью ты не скончался в конвульсиях? – жизнерадостно осведомилась она.

– К несчастью, нет. Скорее наоборот: «годен для службы в военном флоте» и все такое… Иными словами, нет никаких препятствий и дальше влачить свое бесполезное существование.

– Как бы там ни было, это отличные новости, Джон.