За великое дело любви

— Вот что, друг мой! — сказал он Кириллову. — Распорядитесь, чтоб следствие и суд по этому делу велись, словно бы тут имел место обычный уголовный опус. Вам понятно? Будем считать, что… я предвижу, так именно пожелает государь, то есть высочайше выскажет то мнение, что с крамолой в государстве уже покончено, и хватит этих бурных процессов. А уголовный опус — это просто: никакой политики. И делом Засулич пусть займется обычная прокуратура, а затем мы все передадим на расправу суду присяжных, и пусть ее судит Кони в окружном суде. Без всяких «особых присутствий» Сената. Надоело это государю. Хватит!..

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — отозвался Кириллов и наклонил голову в знак того, что хитроумный ход своего начальника он по достоинству оценил. — А вот на эту бумагу требуется ваша резолюция — здесь о Потапове говорится, который в монастыре.

— А-а! — вспомнил Мезенцев и, взяв бумагу, составленную его помощником, размашисто подписал ее. В бумаге, адресованной святейшему Синоду, говорилось, что необходимо усилить надзор монастырских властей за Потаповым.

Миновали январские морозы и снегопады. Наступил февраль. И вот на 11-й день февраля Мезенцеву пришел ответ от обер-прокурора Синода. Тот извещал, что довел до сведения Вологодского епископа преосвященного Феодосия сведения, имеющиеся в III отделении относительно Потапова. В бумаге из Синода еще говорилось:

«По полученному ныне отзыву преосвященного Феодосия, настоятелю Спасо-Каменской Белавинской пустыни предписано, чтобы он усилил надзор за содержащимся в оной крестьянином Яковом Потаповым, приставил к нему днем и ночью надежных людей и вполне приспособил помещение к тому, чтобы лишить Потапова всякой возможности к побегу, особенно ночному, если бы он на него решился».

В этот же день Кириллов доложил шефу своему: следствие по делу Веры Засулич идет полным ходом, и разбираться оно будет в окружном суде именно как обычное уголовное. Засулич сама заявила, что ее выстрел — ответ на поругание Боголюбова, и дело ясно; можно ее судить, хотя Кони советует не торопиться.

— Откладывать ни в коем случае, — сказал Мезенцев. — Судить ее, и судить поскорее. Государь требует не тянуть с делом Засулич.

— На суд присяжных полагаться не опасно ли? — не столько спросил, сколько высказал свое сомнение Кириллов. — Как бы вдруг не оправдали ее?

— Да что вы, голубчик, бог с вами! — воскликнул Мезенцев. — Вы только плохое пророчите, мой друг!

— Но я исхожу из настроений в обществе, в низах, которые, простите, мне ведомы лучше, чем вам. А настроения таковы, что все возможно. Даже в кругах светского общества идут разговоры в благоприятном для Засулич духе. Словом, в ней видят чуть ли не заступницу чести и достоинства человека, над которым надругался наш Трепов. А кроме того…

— Что кроме того? Голубчик, в последнее время вы стали все больше пугать меня своим… — Мезенцев чуть не сказал: «карканьем». — Что еще, говорите!

— Среди рабочих тоже усиливается тяга к насильственным действиям против власти. Недавно вот…

— Это пустяки все, — перебил Мезенцев, — что касается рабочих, то государь вовсе не придает им особого значения, это все те же крестьяне, и в их верноподданнические чувства он верит.

— Но возьмите Потапова…

— Пусть его, — не стал слушать Мезенцев. — Пора забыть это имя.

В следующий момент шефа жандармов вдруг осеняет идея, и он спрашивает у Кириллова:

— Послушайте, а почему бы этому Потапову не дать стрекача из монастыря? Пусть сбежит.

— Зачем, ваше высокопревосходительство?

— Куда бы он делся? Сюда бы примчал. А вы бы за ним слежку установили. Таким путем можно было бы еще кое-кого выловить.

— Я это имел в виду, ваше высокопревосходительство, да из некоторых высших соображений отказался от подобной уловки.

Доводы Кириллова разумны. Государь император сделал красивый жест и проявил для всеобщего сведения особую свою высочайшую милость к Потапову: вместо Сибири велел отдать его в монастырь для исправления нравственности юного бунтаря и утверждения в правилах христианского и верноподданнического долга. И если государь, его величество, сам соизволил так распорядиться с верою в успех своего жеста доброй воли, то не следует его огорчать таким оборотом дела, при котором могут подумать, что он ошибся, а этого не может быть.

— Да это, пожалуй, резонно, — согласился Мезенцев. — После пяти лет мы этому юнцу еще набавим, я об этом позабочусь. Государь не может ошибаться!..

5

Как ни худо было Яше в Спасо-Каменской Белавинской пустыни, он жил здесь не за решеткой и мог свободно ходить куда хотел, хотя остров, где стоял монастырь, был невелик и ходить-то особенно было некуда. Почти рядом с белыми стенами — каменистый берег озера, опоясывающего остров. Озеро — большущее, вширь — верст до двадцати, в длину — до семидесяти.