За волной - край света

Зайков поднялся, из плошки долил в фонарь китового жира, вытопленного с добавлением перетертой золы талины, чтобы, скапливаясь у фитиля, удерживала пламя ровным и светлым. То хитрости были ватажные, приобретенные годами.

— А что, — сказал, усаживаясь вновь за стол и оглядывая Бочарова и Баранова веселыми глазами По — тап, — повезло нам с китами. Истинно повезло. Так бы голодные, да и впотьмах, сидели.

Засмеялся. И луженное северными ветрами лицо его стало вдруг таким домашним, такие добрые морщинки лучиками разбежались от глаз к вискам, что трудно было поверить: сидит человек не в иркутском крепком доме, красно изукрашенном богатой деревянной резьбой, натопленном, обихоженном, но в заметенном снегом зимовье, на тысячи и тысячи верст от которого нет ни единого человеческого жилья.

Баранов, отрывая взор от приковывавшей его внимание карты, возразил:

— Когда кит твою байдару шибанул, я, грешный, решил — все, конец тебе, Потап.

— Пустое, — сказал Зайков и махнул рукой.

И так он сказал это «пустое», что Александр Андреевич и вправду понял: Зайкову случай тот был малостью, так как видеть ему пришлось много страшнее. Но в ту минуту, когда кит врезался в байдару и в фонтане брызг, подброшенная в воздух, она перевернулась, как щепка, испугался бы и крепкий духом.

Все же заметить надо, что случай этот для Потапа Зайкова прошел небесследно. Он крепился, виду не подавал, однако ноги у него стали ходить трудно после охоты, выручившей ватажников. И по утрам Зайков поднимался тяжело, как ежели бы что надломилось у него в пояснице. Кит его зашиб крепко. Но, надеясь на могучее здоровье, Зайков полагал: немощь пройдет. Однако время шло, а боли усиливались. Потап о том никому и словом не обмолвился.

Трое в землянке опять склонились над картой.

— Беринг в другой раз пошел к берегам Америки на корабле «Святой Петр», — продолжил рассказ Потап Зайков, — с ним на «Святом Павле» шел Алексей Чириков. В виду американской земли корабли разошлись. «Святой Павел» с Чириковым во главе подошел к гористому острову и стал на якорь. Надо было запастись водой. С борта спустили шлюпку с десятью матросами, и она ушла к острову.

Потап сильной рукой потер затылок. Лицо омрачилось.

— Шлюпку долго ждали, — наконец сказал он, — но она не вернулась. Спустили вторую шлюпку, но не пришла и та. Два дня искал Алексей Чириков своих людей, но они исчезли бесследно. Как в воду канули. Ни следов, ни шлюпок.

Зайков пожал плечами, как ежели бы сам был на «Святом Павле» и после поиска неведомо куда исчезнувших людей сильно изумился.

— Много позже стало известно, — вступил в разговор Бочаров, — что их убили индейцы. На острове обитало воинственное племя, и их вождь, надев медвежью шкуру, вышел к морякам. Потоптавшись у них на виду, медведь пошел к лесу. Моряки, надеясь пополнить провиантский запас свежей медвежатиной, поспешили за ним. Но медведь уходил все дальше и дальше, пока не завел моряков в дебри, где их всех убили. Тела убитых индейцы спрятали. Следы скрыли.

— Да, — сказал Потап Зайков, — узнали о том от других племен. Так погибли первые русские на американской земле. А Витус Беринг дошел до Кадьяка, открыл купу Шумагинских островов. Прошел вдоль гряды Алеутских островов между Новым Светом и Камчаткой. Но из плаванья не вернулся. Погиб.

— Ну, коли такой разговор у нас, — сказал Бочаров, — пришло время вспомнить иркутского купца Биче — вина. Он послал к Новому Свету промысловый корабль, и его ватажники первыми после капитана Чирикова ступили на матерую землю Америки, охотились там на бобров и котиков. Бичевинский же бот «Гавриил» был на Алеутских островах, а позже мореходы его были на Шумагинских островах. Пришли они с богатой пушниной, и Бичевин Тихвинскую церковь в Иркутске поставил, но по навету, как и Гвоздев, в застенок попал, да там и жизнь окончил.

Зайков карту ладонью разгладил. Сказал:

— Да здесь, что ни штришок, — жизнь человеческая. За каждую черточку — людьми плачено. Да еще какими людьми. Степан Глотов, что эту карту рисовал, тоже на островах лег. А какой был мореход! На утлом боте «Иулиан» первый пришел к Лисьим островам. На Умнаке был, на Унолашке, где мы зимуем. В походе царевых капитанов Криницына и Левашова был, да тогда же и погиб от цинги. Э–э–э, — со вздохом протянул Потап, — что говорить, карта эта не тушью, но кровью рисована.

Зайков загнул руку за спину и прижал поясницу. Не сдержался, больно остро резануло. По лицу, ломая болезненно губы, промелькнула мучительная гримаса.

— Что с тобой, Потап? — озабоченно вскинул на него глаза Бочаров.

— Ничего, — ответил тот, растирая поясницу. И в другой раз сказал: — Пустое, — не зная, а может быть предчувствуя уже, что эта болячка уложит его здесь, на Унолашке, в землю. Но скорее всего, перемогая боль, не хотел Потап Зайков тревожить своею хворью ватагу, видел, что трудное для нее впереди.