За волшебной дверью

Эти книги не всегда находились в столь плебейской компании. Взгляните на роскошный кожаный переплет, на красоту стершихся золотых букв. Когда-то эти книга украшали полки замечательной библиотеки и даже теперь меж разрозненных альманахов и проповедей сохранили следы былого великолепия, словно выцветшее шелковое платье обедневшей знатной дамы, причину ее теперешних огорчений, но ранее предмет гордости.

В наши дни чтение благодаря дешевым изданиям и доступным библиотекам стало делом слишком легким. Человек не может со всей объективностью оценить то, что достается ему без усилий. Кто теперь, как Карлейль, испытает волнение, торопясь домой с шестью томами «Истории» Гиббона под мышкой, когда ум жаждет пищи духовной, чтобы буквально проглотить их в течение одного дня? Книга должна быть вашей собственностью, прежде чем вы в действительности получите представление о ней. И пока вы не потрудитесь приобрести ее, вы никогда не сможете гордиться в душе своим приобретением.

Если бы мне пришлось выбирать что-нибудь из всего этого ряда книг, которые доставляли мне более всего удовольствия и пользы, то я предпочел бы вон тот, в пятнах, экземпляр «Очерков» Маколея. Обращая взгляд в прошлое, могу сказать, что эта книга буквально прошла через всю мою жизнь. Она была моим спутником в студенческие годы, оказалась со мной на знойном Золотом Берегу, нашла место в скромном вещевом мешке, когда я отправился на китобойном судне в Арктику. Честные трудяги шотландские гарпунщики изрядно попотели над ней. Вы сможете увидеть жирные пятна на страницах — это второй механик был увлечен жизнеописанием Фридриха Великого. Никакой том с золотым обрезом и в сафьяновом переплете не заменит мне этой замызганной и растрепанной, с порванными страницами книги.

А какие горизонты открывает она перед вами! С ее помощью вы можете приступить не только к изучению литературы, но также и истории. Мильтон, Макиавелли, Хел-лэм, Саути, Беньян, Байрон, Джонсон, Питт, Хэмпден, Клайв, Гастингс, Чатам — какой великолепный импульс для размышлений! Хорошо уяснив суть каждого из них, вы легко постигнете и все остальное. Короткие яркие фразы, масса аллюзий, точность детали — все это создает притягательный ореол вокруг предмета повествования и заставляет самого ленивого читателя не отрываться от книги. Если талант Маколея не может вести человека по столь приятному пути, тогда такому человеку действительно следует отказаться от всяких надежд когда-либо вступить на него?

Когда я кончал колледж, то книга Маколея — не этот экземпляр, поскольку у него имелся еще более растрепанный предшественник, — открыла мне новый мир. До того дня история была для меня лишь противным уроком. Но вдруг нудные задания превратились в путешествие в волшебную страну, полную прелести и красок, где мудрый и добрый проводник указывал путь. В благородном стиле Маколея я любил даже промахи. И теперь при воспоминании об этом прихожу к мысли, что именно промахи его мне нравились более всего. Мне казалось, ни одна фраза Маколея не может быть вымученной, раз она написана сочным языком, ни одно сопоставление противоположных понятий не может быть замысловатым. Я испытывал радость, читая, что «взрывы хохота, прокатившиеся от Тахо до Вислы, возвестили Папе, что дни крестовых походов миновали»; восхищался, узнавая, что «у леди Джернинг-хем была ваза, в которую посетители опускали глупые стишки, и мистер Дэш сочинил вирши как раз для этой вазы». Это были фразы, доставлявшие мне необъяснимое и бесконечное удовольствие, точно аккорды, которые все еще слышатся уху музыканта. С годами литературные вкусы человека становятся проще, но до сих пор при взгляде на «Очерки» меня охватывает восторг и удивление мастерством писателя в изображении самого главного, а затем расцвечивания его с помощью восхитительных деталей — лишь смелый мазок кисти, и тогда уже тончайшие штрихи. По мере того как писатель ведет вас за собой, он всегда указывает на соблазнительные дорожки, убегающие в сторону от главного пути. Превосходное, но в чем-то отставшее от жизни образование в области истории и литературы можно пополнить, проштудировав каждую книгу, упомянутую в «Очерках». Но желал бы я полюбопытствовать, каков же будет точный возраст молодого человека, когда он приблизится к концу таких штудий?

Мне хотелось бы, чтобы Маколей написал исторический роман, поскольку, я убежден, это было бы великое произведение. Не знаю, сумел бы он нарисовать воображаемые образы, но, безусловно, у него есть дар — и в замечательной степени — представить нам, точно воочию, уже ушедшую от нас знаменитую личность. Взгляните на небольшой отрывок, где он описывает Сэмюэла Джонсона и его окружение. Существовала ли когда-нибудь более точная картина, уместившаяся на столь небольшом пространстве?