За волшебным порогом

Вечером, закрыв у печи заслонки и потушив в избе свет, Олеся забралась на полати, а дед Никанор ей рассказывал о давней войне и о бойцах. Он говорил о подвигах ратных. И голос его от воспоминаний становился текучим, как мёд. И Олеся уснула.

Утро пришло солнечное, звонкое, морозное. Олеся набрала воды, напоила деда чаем. Затопила печь и плиту, сварила кашу. А потом она долго сидела на краю кровати деда Никанора. Он читал ей стихи и снова рассказывал о героях войны. Олеся сидела рядом не шевелясь. Она представляла себя сестрой милосердия. Она была, как ей казалось, на этой войне.

День проходил за днём. Олеся ждала маму, но минула суббота, за ней следующая, а мамы не было. Никифоровна домой тоже не возвращалась.

И в один из дней дед отправил Олесю в город. На разведку, как он сказал.

Вернулась Олеся в тот же день чернее чёрной тучи и сразу же прильнула к груди Никанора. Дед понял всё без слов.

Потом уже Олеся смогла объяснить деду, что мать скоротечно заболела чахоткой и угасла в три дня. Никифоровна после удара не оправилась. И теперь они с дедом сироты.

Но с Никанором сиротой быть нельзя, как объяснил дед. Он сказал, что раз всё повернулось таким образом, значит Богу так было надобно. Зачем – нам не ведомо, но унывать нельзя.

Как ни странно, но дед встал с кровати. Он начал ходить по комнате тихо и неуверенно, хотя прогнозы всех докторов говорили о безнадёжности лечения. И о том, что дед не встанет до конца своих дней.

Но видать, Богу действительно виднее всё.

Олеся давно уже выросла. Стала доктором и вернулась в ту же деревню. К ней ходят со всей округи. Да и она с оказией выезжает к немощным.

Дед Никанор не просто встал и начал ходить. Он ожил. Олеся своим жизнелюбием дала деду новую силу. И дед по сю пору жив. И он теперь уже топит печь и кипятит чайник, варит кашу и ждёт Олесю с амбулатории.