За все грехи

Он оглядывается, как будто ищет чего-то.

– Я хочу, чтобы это место стало неповторимым. Мне недостаточно просто отреставрировать его – я хочу, чтобы оно ожило. Поэтому я ищу человека, который вложит сюда частичку своей души и сделает то, что я даже не могу себе представить. Не просто удовлетворит мои ожидания, но превзойдет их. В общем, мне нужен человек, которому удастся меня удивить, – заканчивает Томмазо, пристально глядя на нее.

– Ясно, – Линда выдерживает этот взгляд и продолжает: – А ты уверен, что у меня это получится? Удивить тебя?

– Не знаю, теперь все в твоих руках. Но я видел твой дом и то, с какой любовью он отделан. Там нет затасканных штампов, которые мне надоели… – объясняет Томмазо, будто констатируя факт.

Он, как обычно, сдержан, и Линда не сразу улавливает комплимент, который скрывается за его комментариями.

– Я в него всю душу вложила. Это моя норка, – отвечает она дрогнувшим голосом.

– В том-то вся и штука: я хочу, чтобы и у этого дома появилась душа.

Линда смотрит на него в приглушенном свете комнаты: холодные глаза, тело как скала. Настоящая глыба. Этот человек вызывает в ней противоречивые чувства: восхищение и злость.

Томмазо смущает ее, а это удается немногим. Но Линде хочется поразить его каким-то безумным поступком и увидеть реакцию.

Эта непреклонная холодность и исключительный самоконтроль придают ему обаяние, которому ей трудно сопротивляться.

– Я дам тебе задаток – пока. Если твой проект мне понравится, ты будешь руководить работами. Разумеется, за соответствующую плату.

Линда не может подобрать слов, чтобы ему ответить; они первый раз затронули вопрос оплаты. Ей кажется, что ему неловко говорить о деньгах.

Томмазо смущает ее, а это удается немногим. Но Линде хочется поразить его каким-то безумным поступком и увидеть реакцию.

Томмазо тем временем продолжает:

– Предупреждаю: сроки немного сжатые.

– Насколько?

– Два месяца, – коротко отвечает он.

– Два месяца?! – Линда озадаченно смотрит на него.

– Работы нужно завершить к концу августа…

– Н-да, так гораздо сложнее… – говорит она, качая головой.

Внезапно раздается женский голос. Это она.

– Mon amour, ты здесь?

– А вот и моя спутница, – вполголоса говорит Томмазо. Затем, перегнувшись через перила и повысив голос ровно настолько, чтобы его услышали, отвечает: – Надин, мы здесь, поднимайся.

Через несколько секунд появляется Надин, прекрасная и безупречная, какой Линда впервые ее увидела за стеклянной перегородкой студии. Она высокая, стройная, держится элегантно и уверенно, словно богиня. На ней брючный костюм из белого шелка, на плече – сумочка Chanel Black&White, на ногах – туфли-лодочки в тон.

Вблизи ее безупречная экзотическая красота приводит почти что в трепет: янтарная кожа, орехово-карие глаза, правильные черты лица, темные волосы, гладкие и блестящие, уложенные лаком.

Она пожимает Линде руку и удостаивает ее формальной улыбки.

– Ну, как продвигаются переговоры? – спрашивает она мелодичным голосом, слегка грассируя и смягчая «к».

Рядом с этой женщиной Линда чувствует себя не в своей тарелке, что с ней случается редко.

– Мы как раз обсуждали вознаграждение, – докладывает Томмазо.

Надин смотрит на него так, будто предлагает продолжить мысль. Он оборачивается к Линде.

– Если округлить, как считаешь, семьдесят тысяч евро будет достаточно? – серьезно спрашивает он. –  Учти, что ты будешь работать только над декором и меблировкой. Штукатуркой, монтажом, электрикой будет заниматься отдельная бригада, с которой потом, в момент сдачи, ты обсудишь необходимые вопросы.

У Линды нет слов. Эта сумма намного выше обычных рыночных расценок. Она могла бы принять ее и успокоиться, но Линда не из тех, кто соглашается сразу. После секундного молчания она делает глубокий вдох и говорит:

– Проект довольно сложный, да и сроки сжатые. К тому же, – добавляет она важным тоном, – у меня есть и другие клиенты, я не могу их вот так вот взять и бросить…

Томмазо и Надин обмениваются понимающими взглядами, которые не выдают их мыслей.

Затем он обращается к Линде:

– Хорошо, какая сумма тебя бы устроила?

– Сто тысяч.

Она это сказала. Линда отлично понимает, что просит слишком много, и чувствует себя немного виноватой, но такой случай представляется один раз в жизни. Может быть, они сторгуются на восьмидесяти тысячах…

В конце концов, переговоры ей всегда удавались.

– Ну хорошо, – наконец говорит он, лишая ее дара речи.

У Линды перехватывает дыхание. Она уже приготовилась сражаться, выпустила коготки – и вдруг ее обезоружили. Разумеется, работы будет много, да еще надо привлекать дизайнера по свету, реставраторов – бедняге Бози придется составить нехилую смету для этого проекта…

– Ну и отлично… – произносит она, стараясь не выдать волнения.

Надин поворачивается к Томмазо. Их взгляды встречаются и источают невидимые искорки. Она явно не одобряет его поступок, но не высказывает своего недовольства. Не должен был он уступать.