За все грехи

Линда чувствует к Надин отвращение. Лицо ее горит, у нее слабость – отчасти в этом виноват алкоголь, а еще – чувство конкуренции.

Ее губы так и зовут. Алессандро улыбается, и ему кажется, что в ушах звенит. Он танцует, плохо попадая в ритм – только чтобы поддержать ее игру. Медленно вытягивает руки перед собой, будто указывая на нее, но смотрит куда-то в пустоту; потом заводит руки за голову, проводит ими по торсу до бедер, останавливается, делая призывное движение, перед которым трудно устоять.

Во всяком случае, так ему кажется. Не такой уж он и эксперт по обольщению – ему не очень удается делать это естественно.

Сработало.

Музыка продолжается, а Надин хватает его за запястье и что-то говорит на ухо. Линду распирает любопытство: она видела эту сцену от начала до конца и не верит своим глазам. Надин тащит Алессандро к двери, ведущей к заднему двору виллы. Он на мгновение оборачивается, ища глазами Линду, и скрывается в кромешной тьме.

Линда видит, как они выбегают на улицу и исчезают за деревьями.

– Вот стерва! – не сдерживается она.

Но не следует раздражаться. Это бессмысленно – как и в тот день, когда он был с Валентиной. В это время к ней сзади подошел Томмазо:

– Ты прекрасна сегодня, – он нежно дотрагивается до ее шеи. – Даже красивее, чем обычно.

Линда поворачивается – от неожиданности у нее перехватило дыхание. Должно быть, он тоже видел эту сцену – когда Надин набросилась на Алессандро, как тигрица.

– Спасибо… А больше ты ничего не хочешь сказать?

Томмазо улыбается немного устало. Берет два бокала с шампанским и протягивает один Линде.

– О чем?

– Ну, ты ведь тоже их видел, не притворяйся, – Линда берет бокал, но не пьет.

Томмазо делает маленький глоток.

– У нас с Надин негласный уговор, – объясняет он с каким-то неопределенным выражением лица.

– То есть? – Линда непонимающе мотает головой. – Объясни, пожалуйста.

Он делает большой глоток шампанского. Оно бежит по горлу, холодное, сухое.

– Я не из ревнивых. И уж тем более не представляю, что мог бы встречаться с ревнивой женщиной, – говорит Томмазо с каменным взглядом. – Из всех человеческих страстей ревность наносит самый большой вред. Надин – взрослая женщина, она все понимает и вольна делать со своим телом все, что хочет.

И все же, когда он увидел Линду вместе с Алессандро, у него внутри шевельнулось нечто похожее на ревность – хотя бы самому себе он должен в этом признаться.

– Вот уж не поверю, что тебя нисколько не волнует, что она уединилась с моим другом, – спрашивает Линда, зондируя почву.

– А зря. Я совершенно спокоен. Главное – чтобы она вела себя прилично и не ставила меня в неловкое положение. А на этот счет я могу не волноваться, – отвечает холодно Томмазо.

Но сейчас он думает не о Надин, а о Линде. Томмазо не понимает, что в ней его притягивает: ироничные глаза или наивная манера поведения? Ее присутствие? А может, волшебная аура?

– И тебя это устраивает? – огорченно говорит Линда.

– Мы раньше уже изменяли друг другу, но все осталось между нами.

Линда прислоняется к стене, глядя в пол, – она не знает, как реагировать на такое откровение. Может быть, она только что это поняла. Но не так уж это и неожиданно, учитывая, кто такой Томмазо? «Значит, я всего лишь одна из множества твоих любовниц?» – так и хочется спросить Линде.

Он нежно дотрагивается до ее подбородка и поднимает его двумя пальцами.

– Но сейчас я не хочу об этом говорить, – произносит он глубоким голосом.

Линда смотрит ему в глаза, по спине ее пробегают мурашки. Проклятье, он ей нравится, и она не знает, что с этим делать.

– Я тоже не хочу.

Она притягивает его за ремень. И в этом прикосновении – все: желание быть вместе здесь и сейчас. Они хотят обладать друг другом снова и снова.

Томмазо прижимает ее к колонне и проникает рукой под юбку, между ног.

– Я хочу тебя, – шепчет он ей на ухо и, не давая ей опомниться, запечатывает рот поцелуем. Они в главном зале, где проходит церемония и полно гостей. Два ряда колонн недостаточно широкие, чтобы их скрыть. Хотя они даже не пытаются спрятаться.

* * *

Алессандро пьян, но замечает обстановку того места, куда его притащила Надин. В чуланчике рядом с хозяйской спальней довольно комфортно. Уютное помещение освещают синие напольные светильники. В воздухе стоит возбуждающий аромат цветов, сахара и мирры. Из скрытых динамиков приглушенно льются арабские мотивы. На стеллажах аккуратно расставлены флакончики с кремами, стеклянные вазы, изящные баночки с лосьонами для тела, лопаточки из кедра. Он будто очутился в миниатюрном салоне красоты.

Мгновенно они оказались у кровати с балдахином, среди бескрайнего моря темно-синего шелка. Надин раздевает его, расстегивает одну за другой пуговицы красной рубашки, потом толкает на кровать, наклоняется и легонько лижет его левый сосок, описывая кончиком языка концентрические круги.