За все наличными

В Москву Тоглар вернулся в середине сентября. В аэропорту Домодедово его встречал Городецкий. Стояла сырая, промозглая погода, шел мелкий обложной дождь, а в открытых настежь дверях зала ожидания гулял ветер, принося запахи мокрого леса, прелых листьев, грибов. И он, загорелый, в светлом костюме, после теплого, пахнущего еще зрелым летом Ростова, сразу почувствовал себя неуютно. Мысль о пальто, плаще, осенних ботинках, зонте, шарфах и перчатках как-то не приходила ему в голову там, рядом с Натальей. Почему-то припомнилась крыловская басня "Стрекоза и муравей", и странно -она вызвала улыбку. Багаж, чемодан и саквояж, куда он переложил содержимое спортивной сумки, у него был с собой, и они тут же отправились домой.

Аргентинец сразу почувствовал настроение Тоглара и, как всегда иронично-шутя, заметил:

— Все, брат, кончилось лето. Москва не Ростов. Но ты не горюй, нынче все легко поправимо, наше время пришло! Если тебя волнует осенне-зимний прикид, деньги на первое время, не переживай. Я всю неделю в крупном выигрыше, карта так и прет, никогда так долго не везло, даже страх порою берет, к чему бы это. Можешь рассчитывать на любую сумму. Свои люди, сочтемся.

В белом просторном "вольво" Городецкого было тепло, и первое ощущение московской слякотности, неуютности быстро прошло, хотя Тоглар мыслями находился еще в Ростовском аэропорту, где осталась заплаканная Наталья. Но он среагировал на сказанное:

— Спасибо, братан. С деньгами у меня порядок. Думаю, на первое время мне хватит. "Чехи", зная, что никогда меня живым не выпустят, платили хорошо, они понимали, что человеку нужны стимулы. Потом, скажу тебе по секрету, — он решил почему-то вдруг сблефовать по-крупному, — уходя, я прихватил у них казну. Семь бед — один ответ.

— Лихо! — присвистнул Аргентинец. — "Чехов" редко кому удается кинуть. Молодец!

— Три года плена, наверное, стоят немалых денег. Чеченская казна -как компенсация за моральный ущерб, за то, что я долго не видел тебя, братву, — от души рассмеялся Тоглар, радуясь, что запустил удачную утку. По крайней мере, ни у кого не вызовут любопытства или удивления его крупные траты на первых порах.

Как ни уговаривал Константин Николаевич Городецкого отвезти его сразу в гостиницу "Националь" или "Метрополь", тот отказался наотрез.

— Поживешь у меня два-три дня, оклемаешься, а потом переедешь в "Метрополь". Там перед Дантесом все ходят на цырлах, и тебе, как его старому корешу, почет и уважение будет.

Так и приехали на Кутузовский, в дом к Городецкому, который Тоглару очень хотелось увидеть. Пятикомнатная квартира на третьем этаже, с консьержкой в подъезде, с порога — да что с порога, с тяжелой бронированной двери, обитой красным деревом, с массивными бронзовыми ручками, с телеглазом, просматривающим просторную лестничную площадку, — поразила сразу. Прихожая, коридор, где одновременно могли одеваться пять-шесть пар, оказались выложены мореным деревом и зеленоватыми, с красными прожилками, мраморными плитами. С высоты почти четырехметрового потолка свисали две многопудовые хрустальные люстры в виде гигантских виноградных гроздей. Кругом зеркала, картины, напольные и настенные светильники, бра, торшеры; старинные китайские вазы — бронзовые и фарфоровые; карликовые деревья "бонсай" на изящных высоких консолях из светлой вишни — казалось, он попал в какой-то дворец или студию, где снимали сцену из жизни голливудских звезд.

Городецкий, наслаждаясь произведенным эффектом, водил его из комнаты в комнату, давая какие-то важные, на его взгляд, пояснения. В одном из залов, словно специально для Константина Николаевича, уже топился камин, совсем по-сельски потрескивали дрова, и он с удовольствием расположился в глубоком кожаном кресле, протянув ноги к огню. Да, не зря хвалился Городецкий -квартира была блеск!

Аргентинец, придвинув к креслу столик на колесиках, уставленный напитками, оставил его одного и ушел в столовую, где хозяйка и две его дочери уже накрывали стол. Тоглар знал Светлану, жену Аргентинца, давно, но как-то не предполагал, что у него взрослые дочери-студентки, девушки на выданье.

Застолье у Городецкого затянулось допоздна. Тоглару было по-свойски хорошо в душевном кругу домочадцев Аргентинца. Шум, смех и шутки не смолкали с первой до последней минуты вечеринки, женщины веселым нравом не уступали хозяину. Несколько раз среди трапезы Константин Николаевич проваливался памятью в Ростов, к Наталье, и тому виной была дружная семья Городецкого. Тоглар примерял себя, Наталью к семейной жизни, к уюту и в какие-то минуты видел вместо Светланы, жены Аргентинца, Наташу, видел ее хлебосольной хозяйкой большого и уютного дома. Городецкий на этот день отменил запланированные картежные игры, и весь вечер они провели дома, беседуя до глубокой ночи.

— Мне бы хотелось купить похожую квартиру где-нибудь рядом, я люблю этот район. Люблю ходить пешком. Есть еще одна причина — я решил жениться, обзавестись семьей. Если бы ты знал, как я устал... И, честно говоря, я по-хорошему завидую тебе, — искренне, но грустно сказал Константин Николаевич.