За все ответит Барон

Джон позвонил в клинику, куда отправили Лэррэби. Сиделка ответила, что больной еще не пришел в сознание и хирург пока не может прийти к определенному заключению.

– Может быть, вы знаете, кого нам нужно предупредить? – спросила она тихим равнодушным голосом.

Мэннеринг ответил, что сам оповестит семью Лэррэби, точнее говоря, его единственную дочь.

И опять Бристоу вошел в тот самый момент, когда Джон вешал трубку.

– Вы снова кому-то звонили? – подозрительно заметил он.

– Если бы вы знали, до чего вам не идет подобная недоверчивость, Билл... Я звонил в клинику. Лэррэби пока лучше не стало. Если вы позволите, я немедленно отправлюсь к его дочери. Она живет в Патни-хилл... Или я под арестом?

– Можете ехать, – буркнул супериндендант. – Но возвращайтесь побыстрее. Мы, вероятно, будем еще здесь.

– Надеюсь все-таки, вы не переселитесь в "Куинс" окончательно! – вздохнул Мэннеринг.

– Понятия не имею, – на полном серьезе отозвался Бристоу.

Как только Джон поймал такси на Бонд-стрит и выяснил, что шофер, как ни странно, ничего не имеет против прогулки в Патни-хилл, его окликнул решительный юный голосок:

– Мистер Мэннеринг!

К нему с улыбкой приближалась девушка в вишневой замшевой куртке и серой юбке. Солнце играло в коротко стриженных светлых волосах, и Джон подумал, что Лорна права: Патриция Сванмор, с ее нежно-голубыми, как незабудки, глазами и безукоризненным цветом лица, очаровательна. Очевидно, такого же мнения придерживались и многие прохожие, более или менее незаметно провожавшие юную красавицу взглядом.

– Я бы хотела составить вам компанию, – умоляюще улыбнулась девушка. – Или, по крайней мере, сесть в ваше такси...

– А куда вы направляетесь? – спросил Джон, понимая, что спорить бесполезно.

– Куда хотите. Мне надо поговорить с вами.

Едва они уселись в машину, Патриция перестала улыбаться и повернула к Джону взволнованное личико.

– Вы, конечно, догадываетесь, почему мне хотелось увидеться с вами? Папа уже заходил в "Куинс" сегодня утром?

– Да, но, как вы могли убедиться, он меня не съел!

Патриция Сванмор глубоко вздохнула и взяла Джона за рукав затянутой в серую перчатку крохотной лапкой.

– Он был просто вне себя! Ни разу не видела отца в таком состоянии... Хотя он вообще...

И снова – трогательно тяжелый вздох. Маленькая лапка отпустила рукав Джона, открыла черную кожаную сумочку и вытащила серебряный портсигар. Джон немедленно, протянул свой, но Патриция помотала белокурой головкой.

– У меня есть ужасный порок, мой бедный друг. Я курю только французские сигареты. Пахнут они отвратительно, зато напоминают мне весенние террасы парижских кафе...

И без малейшего перехода она продолжала:

– Я изо всех сил пыталась внушить отцу, что идти сегодня в "Куинс" – верх неосторожности, но когда ему что-нибудь взбредет в голову...

Девушка довольно непочтительно пожала плечами.

– Надо признать, у него есть некоторые основания для беспокойства, – примирительно заметил Джон, – В конце концов, эти драгоценности – целое состояние, а их украли...

– Это не повод вести себя как недоверчивый и капризный тиран! – сурово возразила Патриция. – Если я вам скажу, что он даже мне не доверяет...

– Скажите, Патриция, с каких пор ваш отец... так изменился? – спросил Джон, стараясь подобрать слово, которое бы не задело дочерние чувства девушки. Но предосторожность оказалась совершенно излишней.

– Вы хотите знать, с каких пор он потерял голову? – уточнила Патриция.

Она грустно улыбнулась.

– Я кажусь вам жестокой и несправедливой? Но это правда, Джон. После смерти мамы отец стал совершенно другим человеком. Я терпела целый год, но потом ушла из дома. А Джордж сбежал и того раньше.

– Джордж?

– Мой брат. Вы его не знаете?

Джон покачал головой, и девушка продолжала:

– Бедняга! Он тоже не может переварить исчезновение знаменитых фамильных драгоценностей Сванморов... Может, вам это покажется экстравагантным, но в нашей семье женщины довольно равнодушны к украшениям. Зато мужчины просто помешаны на них. Мама никогда не носила драгоценностей. Что до меня... Красивая машина или яхта – вот это да! Но какие-то разноцветные кусочки стекла, которым поклоняются под тем предлогом, что они когда-то украшали пальцы или запястья предков... Не говоря о том, что для девушки моих лет совсем не весело надевать, скажем, диадему, зная, что она уже красовалась на другой голове... отрубленной топором! Ф-ох! Должно быть, я одна из немногих знакомых вам женщин, что плевать хотели на побрякушки!

– Лорну тоже они не особенно интересуют.

– А вас?

– Я обожаю драгоценности! – Джон скорчил забавную гримасу.

– Да, но для вас это работа... и потом, вы любите их... разумно.

На мгновение Мэннеринг увидел Барона, застывшего перед вскрытым сейфом, очарованного каким-нибудь знаменитым брильянтом или рубином. Он стоял, утратив всякое представление о времени и упуская драгоценные секунды...

Патриция, гораздо менее взбалмошная, чем ей хотелось изобразить, снова вернулась к прежней теме.