За все уплачено

Попросту говоря, после того, как Нинка почувствовала себя получше, она, как всякая хозяйка, принялась «танцевать от печки», то есть взялась за уборку комнаты. А потому взялась и за тот угол комнаты, где лежали вещи Василия. Принялась обтирать его книжки, тетрадки и вдруг увидела свою родную «Даму с камелиями». Между толстым томом «Капитала» и «Анти-Дюрингом», Нинка даже их названия прочла. От радости, что заветная книжка нашлась, она чуть в обморок не упала, схватила свою любимицу, но едва взяла ее в руки, как сразу поняла, что тут что-то не так.

От книги осталась одна обложка – тот кожаный переплет, за который Нинка заплатила в мастерской такие большие деньги. И в этот переплет была вложена книга, но вовсе не «Дама с камелиями», а биография В.И. Ленина. А истории Маргариты Готье там не было.

Нинку затрясло от ярости. Она поняла, что если сейчас психанет, то начнет громить всю квартиру и весь Нижневартовск. Поэтому взяла себя в руки, нашла мешок и очень спокойно уложила туда всю литературу Василия.

С этим мешком в руках она спустилась во двор.

Мороз стоял такой, что воздух звенел, и Нинка подумала, что сейчас просто застекленеет.

Но она отошла в сторонку и разом оказалась среди недостроенного вымерзшего квартала, где корпуса домов стояли с пустыми и мертвыми окнами, без крыш, припорошенные снегом.

Здесь Нинка сосредоточенно опорожнила мешок, свалив все книги Василия в одну кучу. Спички она прихватила с собой, но книжки разгорались плохо, так что пришлось выдирать листы, чтоб костер занялся как следует. Разгорелся в конце концов, а потом Нинка нашла железный прут и поворошила угольки, чтоб все прогорело до пепла.

Василий в этот день вернулся домой поздно, вернулся веселый, и Нинка видела, что ему не терпится поделиться какой-то жгучей и радостной новостью, но он оттягивал удовольствие и только намекнул на него.

– Сегодня, Ниночка, и рюмашку пропустить не грех.

Она кивнула. Не грех так не грех, тем более что здесь, в Нижневартовске, Василий и правда позволял себе прикладываться к бутылек много реже, чем в Москве. Даже не в каждое воскресенье.

Нинка разогрела ужин и принесла его в комнату, как они договорились на последнем кухонном совещании, чтоб мужиков кормить не на кухне, а только в их берлогах.

– А ты, Нинок, сегодня и прибралась в квартире! – радостно сказал Василий, присаживаясь к столу. – Что значит женская рука, уютом и теплом хата задышала! Только куда ты мою учебную литературу девала?

Нинке не хотелось именно в этот момент портить Василию настроение, и она сказала:

– Да что, ты и сегодня будешь науки грызть? Посидим, потолкуем. Мне тоже выпить захотелось.

– Выпить-то выпьем, но учиться нужно каждый день. Потому что тут самое главное – система! Лучше каждый день понемножку, чем раз неделю, нахрапом. Где книжки-то мои?

– Где-то, – ответила Нинка.

– Как это где-то? – Василий даже замер, уставившись на Нинку, и не открыл бутылку водки.

– А где моя «Дама с камелиями»? – спокойно спросила Нинка.

– Какая еще дама? – вытаращился Василий.

– А вот такая. – И Нинка показала ему обложку, в которой сперва была Маргарита Готье с удивительным Арманом, а потом недолго поночевал и Владимир Ильич Ленин.

– Подожди, – напрягся Василий. – Ну да! Я тут, пока ты в больнице была, кое-какую приборку тоже делал, вещички твои разбирал, и в этой обложке действительно что-то было. Ерунда какая-то! Похабщина французская! Точно, я даже ее читать попробовал! А обложка хорошая, кожаная, почетная обложка. Мне она понравилась, обложка, и я в нее Владимира Ильича обернул.

– А где книжка? Французская? – не своим голосом тихо спросила Нинка.

– Да черт ее знает! Выкинул я ее на помойку небось!

– Ага, – сказала Нинка. – А я все твое говно сожгла.

– Ты чего это? – ухмыльнулся Василий. – Чего это говоришь то?

Поверить в слова Нинки он не мог. То, что вообще-то книжку можно сжечь или выкинуть, это для него не было удивительным, но чтоб ТАКИЕ книги подверглись сожжению, Василий не мог никак допустить.

– Что слышишь, то я и говорю. Сегодня и сожгла. Можешь на кострище, на пепел посмотреть. За нашим домом, где новые корпуса строят.

– Сожгла? – тихо прошептал Василий и побледнел.

– Ага.

– И кто-нибудь видел? – еле слышно прошептал он.

– Не знаю, – беспечно сказала Нинка. – Мальчишки вокруг бегали, около огня руки грели. Хоть какая-то польза от твоего дерьма.

– Ах ты, гнида! Товарища Ленина сожгла! Фашистка!

Он размахнулся, и от тяжелого удара Нинка слетела со стула на пол, между столом и кроватью. И прилегла там, совершенно не собираясь вставать. Да и зачем? Разговаривать-то больше было не о чем. Одна книжка исчезла на помойке, а другие сгорели.

Василий пнул Нинку еще раз ногой, но не сильно. Да и ругался он как-то странно, все больше шепотом, слова только в горле булькали, а хотелось ему так кричать, чтоб крышу с дома сорвало.