За закрытыми ставнями

— Вставай, дурной. Луна–то убавится, а на новый месяц и опять нарастать начнет, а вот как картошка у нас в котле убавится, так уж и не прибавишь, нет! Брюхо–то у тебя подведет. С дому–то, чать, голодный пошел? Чего там у твоей матки–то есть? Бобыли! — сочувственно–презрительно сказал положительный Вася.

Гришутка встал, и, по тому, как он принялся за картошку, видно было, что брюхо у него и вправду не очень–то напихано.

— Слышь, Вась, а куцы ты находку–то свою подевал? — спросил шустрый непоседливый Сережка.

— Сестре подарил. Я не девчонка, чай, чтоб шелковым платком голову повязывать.

— А и красив же платок, братцы-ы! Вот только жаль, что шмат порядочный оторван, а то и барыня не побрезговала б.

— Ничего, матка заплатала, а Грунька подыспод рва- ный–то конец подкладывает.

— А что, ребятушки, — не молчалось Сережке, — долго ли еще по нашим местам страшный барин будет шманатца?

— Хватил, «барин»! Прощалыга! — безапелляционно решил Вася.

— А чему не барин?

— Наперво, худой, как щепа, хоша и старый, а у настоя- щоео старого барина пузо–то во как выпрет, — показал он во всю длину своей ручонки. — А потом, чего он все в черном ходит? Господа об летнюю пору норовят все в сером, альбо в пестром каком пинжаке ходить, а то и в белое вырядятся, а он? Прощалыга, дык прощалыга и есть.

Помолчали.

Гриша опять растянулся, задумался… Вдруг встрепенулся.

— А что, ребята, видать сейчас звезды да месяц в Америке?

— Эк, куда тебя нелегкая перенесла, — засмеялся Вася. — Ты сам туда не собрался ли?

— Вырасту — беспременно поеду. И мамку возьму, и сестренок.

— Вас только там и ждут.

— Там земли, сказывают, много. Вот дядя Евстифей туда уехал, слышь, богатей стал.

— Мотри и ты миллионщик станешь — недаром на звездах счету учишься.

Опять общий хохот, но Гриша его не слышит,

— А что, к примеру, есть ли там дерева, как у нас? Я уж очень березку люблю. Белая она такая, кудрявая, листочки зеленые, нежные.

— Больно скусный сок из нее по весне пущать можно, — опять высказал свою положительность Вася.

— Да и не только сок, — подхватил Сережка. — Об трой- цыным дню, у-ах, как молодые березки–то раскупают. Мужики их в лесе–то рубят, рубят.

— А мне жалко, как их рубить почнут, все равно, что живых людей губят.

— Во–на! С человеком березу сравнял… Звездочет!

Общий хохот…

— Написать бы такую книжку про дерева и цветы, да так, чтоб человек читал, а сам бы чувствовал, как они растут, живут, дышат, — чему печалютца, чему радуютца. Может, тогда не стали бы их так зря рубить.

— А ты вот лучше возьми и напиши про себя, как ты брюхом кверху лежишь, да всякую ерунду мелешь. Да так напиши, чтобы вот, читавши, тебя, дурака, видели.

Ребятишки захохотали так дружно да звонко, что даже лес откликнулся — гукнул.

Гришутка приподнялся, удивленно оглянулся и опять лег, завернувшись головой в тулуп.

— А что Америка, — дальше Аршавы? — вмешался маленький Санька. — У меня в Аршаве дядька в половых служит. Город а–гра–мад-ный, сказывал. У них там новый свет есть.

— Ври больше!

— А вот провалиться, — дык есть! Дядька баил.

— Ну и врет твой дядька. Аршава–то твоя близко, а Америка за окияном, и то нового света там нету.

— А он велик, окиян–то?

— В–е–лик, страсть! Дядя Евстифей отписывал, что все нутро вымотало, пока доехал.

— Ишь ты…

Помолчали.

Лошади зафыркали, забеспокоились.

— Ребята, посмотреть надоть, не волк ли. Месяц–то все за тучки норовит, но коней–то видать.

— Сережка с Митькой, заходи слева, а я с Гришуткой обойду справа. Сгоняй ближе к огню! Малыши, сиди на местах — только под ногами путаетесь! — деловито распоряжался Вася.

— Васюта, а я с Петькой на речку с котелком сбегаю, — просится Санька.

— Ну, ступай да смотри к болоту не отбейтесь. Отвечай тут за вас. Ка–ра–уль-щики!

Лошади собраны. В костер подброшено свежего хвороста, а Саньки с Петькой все нет.

— Куда запропастились? Хоть что им сделатца, а все ж погукай–ка, Сережка!

— Петь–ка–а! Сань–ка–а! А–у–у…

— У–у–у, — откликнулся лес.

— А помните, как прошлым летом Оська утопился? — вспомнил Гриша.

— Ну, тот купамшись на омут попал.

— А как его баграми–то искали…

— Только на завтрева нашли — далеко унесло. Дядя Ро- дивон багром зацепил!

— А на волоса–то да на одежу травы налипло страсть. А сам бе–е–лый… глаза закрыл…

— А матка–то как убивалась: «Осенька, сыночек, на кого ж ты меня покинул!», а сама как бросится на него, как обхватит, ажно у всех слезы прошибла…

— Заплачешь, как один–то сын утопится. Сережка, гукни еще мальцов!

— Сань–ка–а!.. А–у–у-у…

— У–у–у-у… — откликнулось.

— Здеся–я–a! — раздались голоса и в круг вбежали насмерть перепуганные ребятишки.

— Ребята, чего вы? Окститесь, аль вам что привиделось?

— Там на болоте черный барин.

— Ну и пусть его, нас много.

— Да-а… Мно–о–го. А забыл, как он Аленку в лесе было сцапал? Она там тож не одна была.

— То девчонка, и опять же от своих отбилась.

— А он что ж, вас ловил, что ли?

— Не, только шел, а сам бо–о–ль–шой пре–большо–ой, с сосну, а глаза–то горят, как у волка, и зубищами щелкает. Мы и подумали, что он либо черт, либо упокойник.

— Он, може, и есть оборотень.

— А ну, как подкрадется к нам, да зачнет душить?