За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)

О не военной цели Игорева похода говорит и тот факт, что Ярославна ждала возвращения экспедиции не в городе мужа - Новгород-Северске, где должна была находиться, ожидая его с войны, а в городе сына (ведь Владимир все же официально считался её сыном) - в Путивле, где она могла находиться только в одном случае - если бы ожидала прибытия туда невестки, то есть возвращения свадебного поезда уже не в дом отца, а в дом сына, где и предстоит жить молодым после СВАДЬБЫ. Считать же, что она в Путивле скрывалась от опасности половецкого набега, как это допускает в работе "Великий путь" Д. Лихачев, не представляется возможным по той причине, что это равносильно тому, чтобы после разгрома наших войск у Бреста бросаться скрываться из Москвы куда-нибудь в западную Белоруссию...

Но что же за политический результат таила в себе эта затея со свадьбой, завершись она благополучно? Почему, как отмечает А. Косоруков, в поэме, где "тридцать пять древнерусских князей названы и охарактеризованы, а двадцать - изображены", лики всех участников этой "уникальной портретной галереи обращены к Новогород-Северскому князю Игорю Святославовичу"?..

Оценивая сложившуюся на момент похода ситуацию, Б. Рыбаков пишет: "Прочный союз Черниговского княжества (Ярослав) и Северского (Игорь) с восточной "Черной Куманией" Кончака мог привести к сложению устойчивой коалиции - Ольговичи плюс Шаруканиды; территория такого союзного объединения была бы огромна: на западе она начиналась бы в семидесяти километрах от Киева (Моравийск - Козелец) и у водораздела Днепра и Дона; на востоке доходила до притоков Волги, а на севере достигала бы подмосковного Звенигорода. От Звенигорода она простиралась на юг до Керченского пролива и древней Тмутаракани..."

Понятно, что появление такого могущественного государственного образования рядом с Киевом свело бы на нет и без того с превеликим трудом сохраняемое главенство Киевских великих князей в политической и экономической жизни Древней Руси. Ведь и так Святослав Киевский, являясь номинально "великим и грозным" князем всей Руси, представлял из себя фактически беднейшего аристократа, которому по уговору с его дуумвиром Рюриком Ростиславовичем, взявшим себе города и земли Киевщины, принадлежали только сам город Киев, воинская дружина да право восседать на "отнем златом столе", что давало ему более политического, нежели реального капитала. Так что "на самом деле, - как констатирует Д. Лихачев, - Святослав был одним из СЛАБЕЙШИХ князей, когда-либо княживших в Киеве."

(При этом следует учесть, что наличие самой многочисленной на Руси дружины и отсутствие достаточной экономической основы для её содержания делали жизненно необходимым для Святослава Киевского сохранение состояния постоянной войны со Степью. Ведь только играя на патриотических чувствах князей и на декларируемой необходимости защиты Руси от половцев, он мог ещё хоть как-то удерживать свою власть над рассыпающейся на удельные княжества державой. А для этого было необходимо ни в одной из областей тогдашней жизни не дать исчезнуть представлению о половцах как о "чуме XII века", несущей Руси постоянную угрозу её существованию.)

"Образ врага", как замечает Л. Наровчатская, это универсальный способ сплотить "массу" на "подвиг", и этот образ, как видим, рожден задолго до нашей недавней "холодной" войны.

Вместе с тем, если для Святослава лично такие походы против Поля являли собой ещё и один из основных источников прибыли, а потому были и желанны и выгодны, то для властителей удельных княжеств награбленное в половецких вежах добро уже не перевешивало собой той экономической выгоды, которую давало бы им использование занятых в походах людей на мирном поприще. Так, например, Ипатьевская летопись под 1185 годом сообщает о том, что "великий князь Святослав Всеволодович отправился в Карачаев и собирал в Верхних землях воинов, намереваясь на всё лето идти на половцев к Дону", что было равнозначно срыву всех сельскохозяйственных и строительных работ в собственных княжествах, поскольку для похода НА ВСЁ ЛЕТО нужно было увести в Степь едва ли не всё мужское население трудоспособного возраста. И если большинство князей, уступая авторитету прежней славы Киева как общерусского Центра, ещё не противоречили политике Святослава в отношении Поля, то Ольговичи, как отмечает Автор "Слова", уже "доспели на брань", - то есть на проведение собственной линии в русско-половецких отношениях, основанной на добрососедских контактах и родстве, и ведущей, как отмечал цитированный выше Б. Рыбаков, "к сложению устойчивой коалиции - Ольговичи плюс Шаруканиды".