Или же:
Как видим, оба примера (а их можно было бы привести гораздо больше!), пускай и в упрощенном виде, но довольно точно передают собой схему конструкционного строения поэмы в проекции на традиционные представления славян о мировом древе. Этот образ имел достаточно широкое распространение в славянских представлениях о мироустройстве и носил вполне определенную локализацию основных символов семейного очага на различных своих частях: соловей и соколы помещались на его вершине или рядом, пчелы яры — в середине, а в корнях, у подножия, «во комли-то деревца — кровать нова тесова». Примерно такие же символы являются излюбленными мотивами многих жанров народного искусства, донесших свои традиции вплоть до наших дней. И в художественной вышивке, и в живописи многих областей присутствуют те же дерево-цветок со сказочной птицей в ветвях или на вершине, а по сторонам этого дерева-цветка или у его основания — то всадники, то нарядный кавалер с барышней... Всадник — это тоже образ вьюнишных песен, которые «часто начинаются с описания выезда героя из дома на коне», что показательно и для «Слова о полку Игореве», непосредственное действие которого начинается в соответствии именно с этой традицией:
Обращают также на себя внимание и такие детали, как наложения символов мирового дерева во вьюнцах — на «мысленое древо» в «Слове», соловья во вьюнцах — на соловья-Бояна в «Слове», ярых пчел — на жужжащие и жалящие стрелы каяльской битвы, которыми «прыщет» в поэме не кто-нибудь, а именно «ярый» тур Всеволод. То же самое — и с символом горностая возле комлей вьюнишных песен, накладывающегося на образ убегающего из плена Игоря, который «поскочи горностаемъ къ тростию», и с вопросом «Ах, кому в гусли играть?», разросшимся в зачине поэмы до полемики с творческим методом Бояна, и со многими другими символами.
Естественно, композиционные требования поэмы и те цели, что стояли перед её Автором, были гораздо сложнее, чем при сочинении коротеньких вьюнишных песенок, ведь «Слово» являло собой совершенно иной, новый — и новый не только для XII века, но и, как мы увидим в дальнейшем, для всей русской литературы вообще — жанр поэзии. И тем не менее, в основе этого жанра, матрицей для возведения его архитектуры явился именно древнейший обрядово-бытовой комплекс свадьбы, элементами которого служат помимо различных песнопений ещё и заговоры, присказки-приговоры, загадки, драматические сценки с ряжением и некоторые другие слагаемые. Все это, если вглядеться, имеется и в «Слове о полку Игореве»: вспомним хотя бы заговор-плач Ярославны, величальный диалог-заговор Игоря с Донцом, припевки-присказки Бояна и самого Автора, загадку сна Святослава, а также «драматические сценки с ряжением», проведенные через всю поэму при помощи использования образов половецких тотемов-зверей, да плюс в рассказах о «превращениях» князя Всеслава в волка и в сцене побега из плена самого князя Игоря, становившегося то горностаем, то белым гоголем...
Хочется ещё и ещё раз подчеркнуть: перекличка «Слова» с обрядовой свадебной поэзией звучит настолько явственно, что не замечать её можно только в силу какого-то умысла. Ну чем, к примеру, не матрица для всего содержания поэмы такой вот образец свадебных песен?