За землю Русскую

При взгляде на вошедшего строгий взгляд отца Биорна потеплел. Пухлые пальцы привычно перебирали жемчужные четки. Некоторое время в шатре длилось молчание, но вот отец Биорн поднял глаза на распятие и глубоко вздохнул.

— Познал ли ты, отступник истины, заблуждения свои и ереси? — спросил он. — Готов ли покаяться в них и очистить себя от греха?

Вошедший в шатер вслед за пленником Генрих Христиансен пересказал речь святого отца на чужом языке. Пленник не опустил взгляда и что-то проворчал.

— Что сказал грешник? — отец Биорн поднял глаза на Христиансена.

— Он сказал, что не знает за собой вины, ваша милость.

— Как?! — возвысил голос отец Биорн. — Несчастный! Скажи ему, сын мой, не бросит он упорство, то бог оставит его.

Христиансен повторил пленнику слова отца Биорна.

— Скажи своему попу, — ответил пленник, — что я хочу жить так, как умею.

— Бесконечна милость всевышнего, — выслушав ответ, поднял к небу глаза отец Биорн. — Я буду молиться за душу, погрязшую в неверии. Спроси, здешний ли житель пленник?

Христиансен поговорил с пленником на его языке и ответил:

— Он говорит — родился тут. Рыбу ловили братчиной, возили на ладьях в Новгород.

— Знает ли он короткие и удобные пути к Новгороду? Пусть укажет их! В награду получит отпущение грехов и столько сокровищ, что будет богат и забудет о бедах, которые испытал.

— Не знаю я путей к Новгороду, — ответил пленник, когда Христиансен передал ему слова отца Биорна.

— За упорство в вере и за непослушание тяжкое наказание ждет тебя, несчастный!

— Знаю о том и не ищу милости.

— Глупец! — отец Биорн не мог удержать вспышки гнева. — Тебя закуют в железы и, вырвав язык, бросят в воду.

— Если язык мой станет молить о пощаде, я сам вырву его, — ответил пленник.

— Замолчи! — отец Биорн поднялся и резко шагнул к пленнику, точно собираясь ударить его. — Бог отвернулся от тебя, и милосердие его истощилось, — вымолвил он, тяжело дыша, как от усталости. — Эй, стража!

На зов его в шатер вошли воины, в предводителе которых отец Биорн узнал рыцаря Пробста.

— Сын мой, — голосом, полным сострадания, обратился к Пробсту святой отец. — Возьми грешника! Брось его в яму, где обитают жабы и гады земные, не давай ему ни воды, ни пищи. И будут муки его до того часа, покуда не отречется он от заблуждений своих.

Глава 28 В походе

Печет солнце. Дню нет конца. Даже в борах не веет прохладой. Но не усталость, не дальний поход томят ратников, а то, что не скроешься нигде от жары; горек во рту неотступный запах прелой хвои, пышных лесных мхов и ярко-зеленых, путающихся в ногах папоротников.

Пелгусий ушел с передним полком. По словам его, от Ладоги до шведского стана осталось пути меньше половины. Александр велел воеводе Семену Борисовичу идти позади войска, с возами; полки же двигались налегке. Железо кольчуг раскалено, будто в горне. Многие пешие воины одеты в тегилеи — тяжелые, стеганные на кудели, с железными прокладками. Сухостоем колышутся над головами ратников копья и рогатины.

Александр, оставив коня, утирая струившийся по лицу пот, шагал пеше; в рядах ратников шли и ближние дружинники. Только воевода Ратмир не расставался с конем. Копье, меч, покрытый медью бехтерец тяжелы для пешего.

На походе Александр приметил среди воинов незнакомого молодца. Не встречал его раньше ни в Новгороде, ни на Ладоге. Ростом молодец под стать Александру, русые колечки бороды спутались, по лицу льет пот, но голубые глаза воина смотрят так задорно и неунывающе из-под кованого шелома, словно молодец спешит не на битву с врагом, а на пир гостем.

Внимание Александра привлекло и оружие воина. На тяжелое, как у рогатины, ратовище, схваченное железными кольцами, посажен широкий лезвием, но тонкий и острый топор. Обух у топора вытянут наподобие клевца и изогнут, как у багра. Александр не встречал прежде похожего топора.

— Из каких волостей, молодец? — спросил он, приблизясь к ратнику. — Вижу, ни жара, ни поход не утомили тебя.

— Со Мшаги я, от Шелони, княже, с погоста тамошнего, — ответил ратник и улыбнулся.

— Чем промышлял на Шелони?

— Крицы варил, а надо, и топор, и косу-горбушу скую.

— Кричный мастер?

— Так зовут на погосте.

— Сам ли ковал топорик? — Александр показал на оружие ратника.

— Сам.

— Почто железа пожалел? — Александр усмехнулся, но в голосе его прозвучал упрек. — По твоей силе лучше ослопину положил бы на плечо, а не топор, коим впору малым ребятам играть.

— Нет, княже, — не смутясь того, что услышал, сказал ратник. — Легок топорик, да хитер. Сам ковал его, а дед Левоник закаливал; хитрее Левоника, побожусь, нет на Мшаге кричника. Брось шелом — рассеку, а на лезвии зазубринки не отыщешь.

— Правду молвил?

— Врать кричнику не положено, Александр Ярославич. Твой гонец держал в руках топор, хвалил.

— Гонец? Кто по имени?

— Ивашко.

— Где он остался?

— Из нашего погоста ушел борами на Шелонский городок.

— Не о тебе ли сказывал мне в Новгороде кузнец Никанор?

— Никанора с Ильиной улицы знаю, княже, — ответил ратник. — Наши крицы берет он в кузню. У него учились мы хитрости силу давать железу.