За землю русскую. Век XIII

Купчище, словно пёс на цепи, мечется возле ящиков с пряниками да рожками да возле долблёнок с мёдом. Медовый, неодолимый — что для пчелы, что для ребятишек! — райский дух одолел их. Подняли головы — потянули воздух.

   — Ух, добро пахнет! — сказал один.

Купец к нему так и кинулся.

   — Стёпка! — крикнул он мальчугану. — А опнись-ко маленько, остановись!

   — Некогда мне: свадьба!

   — Дак не твоя же! — пошутил купец. — Обожди!..

Не доискавшись слова, Стенка покраснел и только рукой отмахнулся.

   — Стёпка, мёду дам... ложку! — кричит купец.

Степан и не думает остановиться.

Купец надбавляет:

   — Мёду ложку и пряник... вот побожусь!..

У Стёпки — видать по горлышку его, как он глотнул слюнки, — босые ноги сами замедлились и остановились.

   — Чего тебе?.. Да скорее!..

   — Стёпка, сбегай к Федосье Кирилловне... Знаешь Федосью Кирилловну... жену мою?

   — Знаю.

   — Беги скажи ей, что, мол, хозяин велит бежать к нему в лавку — посидеть у товару.

   — А ты что, на свадьбу пойдёшь?

   — Ага.

   — А тебе чего торопиться, не твоя ведь!

   — Стёпка! — кричит сластёнщик. — Рожков дам... два!..

Ух, тяжело Степану! Мотнулся вперед-назад, сглотнул ещё разок слюнки — и вдруг по-злому:

   — Сам угощайся... с толстой со своей!..

   — Ох ты, дрянь этакая! — закричал купец и кинулся догонять мальчишек.

Но... где ж их догнать!

   — Погоди, пострел... облезьяна!.. — кричал купец. — Уши оторву!..

Каменная библия Руси, тёсаная наша «Илиада», «Слово о полку Игореве», пропетое камнем! Вот они высятся на голубизне неба, белокаменные соборы Владимира — и Георгиевский, и Успенья, и Дмитрия Солунского, покровителя всех славян, и адриатических и поволжских.

Никому не зазорно на тёсаных этих ступенях склонить колена свои, дабы воздать сыновнюю дань гению русских зодчих, величию народа, страданиям и подвигам предков! Вот он преклоняет колена свои на ступенях дедовского собора, перед тем как вступить в самый храм, старший Ярославич — Александр, — тот, кто ещё в пору первой юности своей уже был проименован от народа Невский.

Александр сегодня в серебряном полупанцире, в нагрудном зерцале, которое сверкает из-под княжой багряницы — просторного и длинного сзади алого бархатного плаща, отороченного горностаем. Князь без шлема. Высокий, блистающий шлем покоится на вишнёвого цвета подушке, несомой мальчиком-шлемоносцем. В руках другого, такого же светловолосого отрока, — другая бархатная подушка, на которой покоится меч.

Оба мальчика, ступающие вслед за князем в двух шагах от него, тотчас повторяют движенья Александра, едва он на краткий миг опускается на колена.

Тесниною, справа и слева, удержанный живым тыном телохранителей — рынд, стоял народ владимирский, созерцая витязя.

Белоголовые ребятишки, вездесущие и ни для какой стражи неодолимые, вскарабкались на кровлю обеих башен собора — южной и северной. Они угнездились там, хотя всячески вначале противились тому и Андрей-дворский и стража, то и дело стаскивавшая их оттуда и теперь уже вконец изнемогшая.

В конце концов Андрей Иванович махнул на ребятишек рукой, оставил их на крыше и за водосточными трубами, но только принял от них клятвенное обещанье, что они будут сидеть неподвижно и безмолвно, не станут спихивать друг друга, драться из-за мест и орать.

   — Дяденька, а когда все закричат, тогда и нам можно? — спросил его один из мальчуганов.

Андрей Иванович не мог удержаться от улыбки.

   — Ну, уж коли все закричат, тогда и вы кричите, — разрешил он.

И, вне себя от радости, ребятишки ещё раз повторили клятву не кричать, доколе не закричит весь народ внизу, и сидеть неподвижно. Теперь они и впрямь неподвижные и безмолвные сидели, выставя там и сям свои светло-русые головёнки с многосаженной высоты собора. И гроздья этих голов, они как бы дополняли собою изваяния-прилепы, резанные в половину плоти, из белого камня.

Вот на одной из стен — царь Давид-псалмопевец, а на другой стене — родной дедушка Александра Ярославича Всеволод Юрьич, зиждитель собора, сидя на открытом престоле, приемлет преклоненье не только людей, но и каких-то неправдоподобных зверей, в которых ещё можно было бы, пожалуй, признать львов, если бы только хвост, закинувшийся до половины хребта, не разворачивался вдруг в пальму, если бы не столь подобострастно припадали к земле эти львы, подползая к престолу.

Вот крылатые полужирафы, полуверблюды с головою страуса; вот львы — с одной головой для двух туловищ; толстоногие чудные птицы, словно бы в валенки обутые, вышагивающие совсем по-людски; да и мало ли ещё каких неправдоподобных зверей и птиц являлось взору народа на стенах Дмитриевского собора, где происходило венчанье!

Хотя и облеглось как бы драгоценною тканью с преизбыточной бахромой кубическое, плечистое, сверкающее белизною тело огромнообъёмного храма, хотя и окуталось оно звериными и человеческими ликами, а также и лианоподобным плетеньем, и сухими перьями папоротника, и как бы вот-вот готовой зашевелиться листвою, — однако и сквозь эту преизбыточную резьбу непомрачёнными остались простота и спокойствие первых русских храмов — храмов Киева, храмов Новгорода Великого.