За землю Русскую

Оставшись один, Александр открыл окно. Осенняя прохлада полной струей влилась в душную горницу. Неподалеку белеет освещенный мягким солнцем зеленый шатер звонницы древней церкви в ограде Городища. Две сотни лет стоят ее каменные стены. Мстислав великий, сын мудрого Ярослава киевского, будучи князем в Новгороде, велел разобрать сохранившиеся от старины каменные хоромы и на месте их заложил церковь. За нею темнеет заросший кустарниками, осыпавшийся вал, а дальше, за валом, просвечивая сквозь опаленную осенью редкую уже листву берез, серебрится и играет Волхов. Дубовая роща на том берегу как бы выступает из вод реки; рядом с рощей — стены и позолоченные кресты Юрьева монастыря.

Горькая боль сжимает сердце Александра. Легко ли сознавать бессилье свое, когда ордынские конники топчут родную землю, льется кровь мужей русских, дым пожаров застилает погосты и города. «Прав болярин Федор, — думает Александр. — Жестокую, холодную правду молвил он: не даст войска Новгород. Выступлю с дружиной — мала будет помощь князю Юрию и не найти без боя обратного пути на Новгород».

Глава 15 Слово Великого Новгорода

Восковые свечи в кованых подсвечниках оплыли от жары. Длинные неровные тени бегут по росписи каменных сводов Грановитой палаты, где собрались славные богатством и вотчинами верхние люди новгородские на совет господ.

— Пронесло бы грозу мимо! — послышался чей-то вздох.

— Пронесет. В Новгород далеки пути, — молвил боярин Нигоцевич; молвил и еще выше поднял бороду. — До зимы Орде не одолеть путину, а зимой вьюги заметут следы. О том не грех умом кинуть, славные мужи: суздальцам Орда крепко связала руки.

— Не полки ли новгородские велишь послать на помощь суздальцам, Борис Олелькович?

— Не о том я… Не потатчик я суздальцам. Иное бы молвил…

— По-иному-то сладим ли с Ордой?

На слова, брошенные кем-то из худородных, Борис Олелькович и не повернулся, продолжал говорить то, что начал.

— Иное бы, — повторил он. — От Орды у себя отсидимся, а не пришло ли время, славные мужья, заступить себя Великому Новгороду? — В напряженной тишине палаты голос Нигоцевича прозвучал негромко, но так ясно и внятно, что его слышали все. — Подумать бы, мужи, да и молвить князю Александру, не люб-де ты, уходи!

— Твое слово, болярин, не слово Великого Новгорода, — вскочил Никита Дружинин, кончанский староста со Славны. — Нет и слова Новгорода, нет и воли, чтобы гнать Александра.

— Зачем гнать? — Нигоцевич кинул насмешливый взгляд в сторону Никиты. — Честью молвить: уходи, не люб!

— А тебе, болярин, легче позор и разорение принять от Орды, чем видеть в Новгороде Ярославина? — выкрикнул Дружинин.

Лицо Нигоцевича потемнело. Ему ли, именитому вотчиннику, терпеть хулу? Не по роду, не по вотчинам — по кончанству лишь своему величается Дружинин боярином.

— По месту-то след молчать бы тебе, Никита, — нравоучительно произнес Борис Олелькович. — Верхних послушай! Всему Новгороду ведомо, не по нашей воле сел Александр на княжение. Навязал его Ярослав, а мы терпим. Не пора ли, славные мужи, подумать о вольностях Великого Новгорода?..

— Не вольности — кабалу ищешь Новгороду, Борис Олелькович, — перебил Нигоцевича боярин Сила Тулубьев. — Не распрей, а дружбой с князем нашим крепок Новгород.

Широкоплечий, неуклюжий Тулубьев выступил вперед. Пышная русая борода его спуталась. Размахивая руками, все повышая и повышая голос, Сила Тулубьев продолжал, обращаясь к совету:

— Орды боимся, мужи, а под боком не видим врага. Забыли походы Ярославовы. Лыцаришки ливонские давно ждут распри Новгорода со своим князем. Кто против суздальцев и княжей власти? Вотчинники. Город, торговые люди и ремесленные как стояли, так и стоят грудью за Александра. О том подумаем, а ну как нападут лыцаришки, с кем идти против них?

Сила Тулубьев — кончанский староста Людина конца. Говорил он так же нескладно, неуклюже, каким был сам. Громкий голос его словно разбудил бояр. Шум и недовольные выкрики с каждым словом Тулубьева становились напряженнее. Стараясь перекричать друг друга, бояре трясли кулаками, кое-кто вытирал оплеванную бороду. Того и жди — выбьется шум из Грановитой на улицу… Кто-нибудь, не стерпев, зазвонит набат в вечевой колокол. А станется так — боя не миновать. И когда казалось, что нет силы, способной усмирить расходившиеся страсти бояр, владыка, сидевший перед тем неподвижно, открыл глаза. Медленно-медленно поднялись сухие двоеперстия старческих рук.

— Мужи новугородстии, — тонкий, похожий на женский, голос владыки устрашающе взвился под каменные своды палаты. С воздетыми ввысь руками владыка обвел взглядом бояр. Наступила тишина. Владыка-архиепископ в Новгороде Великом — глава совета господ; не княжее, не боярское слово громко в Грановитой, а то, что произнесут уста старца в черной мантии. — Не в пору, мужи новугородстии, брань с князем, — продолжал он. — Не яростью возвеличится ныне святая София, а тишиной. Мир и благодать да пребудут с нами!