В связи с вышеизложенным, обращаясь к старой эмиграции, Власов говорил: «Во время гражданской войны мы воевали друг против друга, но тогда каждый из нас защищал свою правду, как он ее понимал. В результате вы войну проиграли и вынуждены были покинуть родину, а мы ее хотя и выиграли, но очутились в положении не лучше вашего. Коммунисты обманули нас и захватив власть, утвердили над нами свою невыносимую диктатуру. Иначе говоря, и белые, и красные одинаково гражданскую войну проиграли. Давайте забудем прошлые обиды, и как братья, как дети одной матери пойдем освобождать наш народ от постигшего его несчастья. Нам делить нечего — прошлое России наше, настоящее России тоже наше и будущее России тоже должно быть наше». Но тут же, чтобы его правильно поняли, он говорил: «Поймите меня правильно, история вспять не идет. Не за реставрацию и возвращение старых порядков мы идем; мы боремся за народные права, завоеванные февральской революцией и отнятые коммунистами в октябре, мы боремся за лучшее будущее нашего народа. Конечно, к тому времени февральская революция тоже стала явлением большой исторической давности, но тогда она была признана всеми, исключая коммунистов, которые покинули Государственную Думу после того, как оказались в значительном меньшинстве. Короче говоря, достижения февральской революции должны служить вехами для политической направленности всего начинания».
Из этой его концепции вытекало и то, что в Освободительном движении могли принять участие граждане бывшей Российской империи, все, без различия политических и национальных интересов, исключая тех, кто продолжает оставаться на коммунистических позициях.
Таковы, в основном, были черты характера генерала Власова и таковы были его взгляды на Освободительное Движение Народов России, которое он задался целью организовать.
Примерно через две недели после моего пребывания в штабе генерал назначил меня на освободившуюся должность коменданта штаба. Казалось, с этого же дня я должен был быть зачисленным в штат и на все виды довольствия. Но штаб командующего войсками восточных областей[22]
, которому подчинялась и наша дабендорфская школа, почему-то молчал. Сначала я не обратил на это внимания, но со временем стал беспокоиться; положение стало нетерпимым. Питался я в штабе за счет чужих пайков, что меня крайне стесняло, а помимо того, у меня была семья, которую не на что было содержать. Прошел томительный месяц без результатов.Видя мои затруднения, генерал предложил мне помочь лично, но я, разумеется, должен был поблагодарить его и отказаться, ибо и он сам получал гроши. Не видя выхода, я вынужден был просить генерала отпустить меня, но, к счастью, при этом разговоре присутствовал ротмистр Деллингсхаузен, который посоветовал мне поступить в какую-нибудь немецкую воинскую часть, а оттуда Дабендорфу будет легко устроить мой перевод в школу пропагандистов.
Итак, попрощавшись со штабом, я пошел в Оберкомандо дер Вермахт (ОКВ) наниматься переводчиком. Там сначала и разговаривать со мной не хотели, но я попросил справиться у них же обо мне. (В 1942 году я работал по формированию РННА, а в 1943 — РОА.) В результате согласились принять меня переводчиком для отправки на фронт (по требованию Гитлера еще в 1942 году старых эмигрантов-переводчиков уволили, но нужда в них от этого еще больше возросла). Однако сразу после моего ухода туда позвонил Деллингсхаузен с просьбой назначить меня в Остпропаганда-Абтейлунг, что и было сделано. Итак, я опять вернулся на свое место коменданта, но официально числился переводчиком и получал небольшое жалованье. Когда же Власов стал Главнокомандующим и приступил к формированию КОНРа и РОА, он вызвал заведующего финансовым управлением профессора Андреева и приказал ему выплатить мне за все время моей службы разницу между тем, что я получал, и тем, что мне следовало получать по должности.
Прошу читателей извинить меня за столь сугубо частный вопрос, но я вынужден был это сделать, ибо, с одной стороны, он является характерным для того времени, а с другой стороны, он вносит ясность в мое положение при штабе, что для меня очень важно.
Власов о себе