Вид этого железнодорожного парка, заставленного воинскими составами, ничего хорошего не предвещал. На следующий день нас тоже не отправили. В этот день над Пильзеном показались два американских самолета, покрутились немного и улетели. Было ясно: разведчики сделали снимки и вечером нужно ждать гостей. Бросить состав и уйти походным порядком нельзя, с нами много женщин, и даже одна — инвалид. Настал вечер. Я приказал открыть вагон с консервами и выдать каждому нашему вагону по два ящика консервов (люди начинали голодать). А я с нашим кассиром Федором Ивановичем Головиным пошли к чешским железнодорожным служащим просить вытащить наш состав из остальных и поставить нас на какой-нибудь запасной путь пассажирского вокзала. Те долго не соглашались, но, когда мы обещали им два ящика консервов, послали с нами одного из своих, который записал путь, на котором мы стоим и номера вагонов.
Вытащить нас обещали в два часа ночи. Но в половине второго загудела сирена — тревога! Я приказал идти в бункер — туннель в горе, в километре от станции. Слышался топот ног людей, покидающих состав, и в это время раздалась вторая сирена и одновременно послышался отдаленный гул моторов. К тому времени у всех вагонов стекла были уже разбиты, и мы свои окна завесили одеялами. Я отодвинул одеяло и увидел головную эскадрилью, низко стелющуюся на горизонте. Не долетев до нас она выпустила канделябру (сигнал к атаке), и на нас посыпались бомбы. От первых же бомб наш вагон подпрыгнул, как мяч, крышу снесло, как срезало бритвой, и на нас посыпались осколки, чемоданы, камни и бог весть что. Мы выскочили в коридор и легли на пол. Не успели опомниться, как налетели вторая эскадрилья и третья, покрывшие наш эшелон. На наше счастье, одна бомба попала по одну сторону вагона, другая по другую. Обе воронки от них были метра на 4 глубины и метров 6 в диаметре. Я потерял сознание. Об этом налете тогда газеты написали, что в нем приняла участие тысяча бомбовозов и что он продолжался 35 минут.
Я пришел в себя, когда налет кончился и начались пожары и взрывы вагонов со снарядами, бомбами, минами, патронами. Эти взрывы были страшнее авиационных бомб. Там, где они происходили, образовывался большой котлован, а колеса и рессоры вагонов находили за километр от станции. Я пришел в себя от того, что пламя подошло ко мне вплотную и лицо мое стало пылать. Сразу не сообразил, где я и что со мною, но почувствовал, что начинаю гореть, а передо мною лежит убитая Вера Александровна, мать одной нашей машинистки, и изо рта ее струится кровь по подбородку, а ее каракулевая шуба тлеет. Оказывается, от взрыва бомб из пола и стен вагона образовалась пирамида, и я на вершине этой пирамиды стоймя, головою вверх. Почувствовал, что сгорю живьем, стал метаться, но не могу вырваться из обложивших меня обломков, а тут еще страшные боли в голове и в правой ноге. Я метался, как зверь, и вырвался наконец, но на одной ноге стоять не могу. И все же стянул вниз Веру Александровну. Внизу от пола уцелела маленькая площадка, и на ней лежит дочь убитой В.А. и издает душераздирающие крики. Оказалось, что у нее трещина в черепе и двойной перелом обеих ног. Я стал звать свою секретаршу, и она откликнулась и вышла из-под обломков, но тоже с раненой ногой. Вслед за нею из-под тех же обломков вышла секретарша Николая Иосифовича без юбки, с громадной раной сзади на мягком месте. У нее вырвало оттуда кусок мускула, и рана была черная от крови, сажи и пыли. Она немного помешалась, но потом поправилась. Зову Николая Иосифовича, а он издаст глухие стоны из-под пылающих обломков. Мы хватаемся за доски и железо, чтобы растащить их в стороны и освободить его, а их с места не сдвинуть. Так он и притих, объятый огнем. Мы все, трое раненых, толклись на этой площадке, а кругом рвались вагоны со снарядами, и это было страшнее американских бомб. Наконец стянули вниз мать и дочь, хотя она все еще продолжала кричать, и улеглись на стенках воронки и стали дожидаться конца взрывов. А бедный Н.И. Ливенцев живьем сгорел, и помочь ему не смогли.
Когда взрывы прекратились, наши солдаты, успевшие добежать до бункера, прибежали и были поражены, застав нас живыми. Я забыл упомянуть о маленьком бункере, находившемся на станции. Он получил прямое попадание и завалился. Все, находившиеся в нем, 25 наших девушек и майор Беглецов погибли. Чудом спасся только капитан Шульга, у которого голова прошла через осевший потолок бункера и торчала снаружи. Его выкопали, остальные погибли. Еще ранены были несколько человек, в том числе и Владимир Михайлович Байдалаков, не успевшие добежать до бункера в туннеле.
В эту ночь уничтожена была не только товарная станция Пильзена со своими поездами и с тем, что в них находилось, но и часть города, примыкавшая к вокзалу. Убиты были около 700 человек. Один молоденький офицер из рядов НТС каким-то образом попал под железнодорожную цистерну с бензином, когда ее взрывом сбросило на землю. Он кричал и умолял застрелить его, но ни у кого рука не поднялась, и он, постепенно изнемогая, умер.