«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

В центре города, у одной из главных улиц, на пустыре, стоит одинокое обветшалое, грязное, замызганное здание — бывшая церковь (церковь была построена кораблем, с алтарем на восток, а обросший по краям бурьяном пустырь, очевидно, бывший церковный двор). Пошел посмотреть, как она выглядит изнутри: кругом грязно, запущено, и земля раскатана тяжелыми машинами. А у входа в храм стена проломана и вход увеличен для въезда грузовиков; вместо дверей висят распахнутые примитивные дощатые ворота. Церковь была превращена в автомобильную мастерскую, но при немцах пустовала. Пол сорван, и посреди зияла яма для ремонта машин; стены закоптелые, и из-под дымной пелены на стенах здесь и там проглядывают стенные иконы с ликами святых. А когда я посмотрел наверх, на купол, пришел в ужас: весь звездный небосвод, посреди которого изображен Господь Саваоф, основательно закопчен, но в одном месте устремленно и грозно проглядывает Око Господне. Мне показалось, что это грозное Око с укором смотрит на меня. И я окончательно был задавлен всем тем, что мне пришлось видеть. И мне так захотелось пасть на колени и выкрикнуть: «Нет, Господи, мы Тебя не предавали вандалам на издевательство и поругания. Мы старались, как умели и могли, отстоять наши святыни, нашу Родину, но враг нас одолевал, очевидно, что-то не так делали. Прости нам наши ошибки и наши поражения, научи найти путь ко спасению». Но тут же мне стало стыдно своим мыслям, и, перекрестившись, произнес слова молитвы: Да святится имя ТВОЕ! Да будет воля ТВОЯ!

Город от оккупантов почти не пострадал, у базара было разбито два или три дома, но говорят, что при отступлении немцы разорили Псков тоже.

Наряду с городом хочется сказать несколько слов о псковичах. Псковичи — народ традиционный, религиозный и любят свою землю. По дороге из Стремутки в город попадаются села с такими нежными названиями: Соловушка, Горушка, Крапивенка. Сколько нежности и любви к своей земле и деревням сказывается в этих названиях! А что касается религиозности псковичей, то должен заметить, что за всю свою долгую жизнь нигде и никогда не видел такой массы людей, молящихся со слезами на глазах, как это имело место в одной из деревень недалеко от Стремутки в июле 1943 года. Кроме того, на дороге Стремутка — Псков очень часто встречались религиозные процессии, переносившие иконы из одного села в другое.

Хочу привести один пример: как-то в походе мы остановились в одной деревне пообедать и дать людям отдохнуть. От нечего делать наш баянист сел на камень на одном из перекрестков и заиграл. В один миг его окружила сначала детвора, а потом и взрослые. (Впервые я услышал тогда частушки в народном исполнении.) Я что-то спросил у одной из женщин, но она ответила, что не знает, не здешняя, а здесь всего восемь годов… Ответ меня подзадорил, и я спросил, почему за восемь лет она не стала здешней. А она и отвечает: они здесь староверы, а я православная. Меня ответ этой женщины поразил — после двадцати с лишним лет «религия опиум для народа», после разгрома церквей и духовенства, после окончательного озверения правящей элиты. Я сделал вид, что не разбираюсь в сказанном, и спросил: а разве это не все равно? Тогда бедная женщина, чтобы объяснить мне, бедному недотепе, разницу, сложила три пальца правой руки для крестного знамения, но стоявшая рядом староверка перебила ее, и, сделав то же самое, крикнула: «Кто так крестится! Так только котят поднимают». Я был приятно поражен. Так вот о кого разбились железные фаланги коммунистических изуверов! Вот кто, несмотря на страшные гонения коммунистических вандалов, вот этот русский чернозем в холоде и голоде, в тюрьмах и концлагерях свято носит в своем сердце крест, поднятый над Россией Владимиром святым. В его вере каждый из нас может найти не только утешение, но и опору в тяжелых случаях жизни.

* * *

В июне Иванов уехал в Берлин и больше не вернулся. А в начале июля генерал Жиленков и Сахаров поехали в Берлин по делам бригады и тоже не вернулись. А я, не зная, что творится в Берлине и что предпринять самому, единственно, чем мог заполнять жизнь батальона, это общественно-политической работой и небольшими походами по окрестным деревням. Однако и батальонному составу стала заметной наша неувязка; видно было, что мы никак не можем перейти от слов к делу. Меня не раз офицеры спрашивали о нашем положении, и я по мере возможности должен был стараться не разочаровать их, сохранить в них веру в наше общее начинание.

Но в конце августа из Берлина пришел приказ вернуться и мне. Оказалось, что, раздосадованный поступком Гиля, штаб ЭСД категорически отказался от разрешения сформировать еще одну русскую бригаду. Тогда генерал Власов приказал вернуть и меня в Берлин и ликвидировать все начинание. Но как мне было это объяснить батальону, если судьба его тесно связана с жизнью и смертью людей? Я сказал им всю правду, но обещал не оставить их и вернуться к ним.

К сожалению, я свое обещание исполнить не мог, но немного позже весь батальон удалось перевести в летные части РОА, к генералу В.И. Мальцеву.