За зеркалами (СИ)

- Я так скажу, не готова - нечего ребенка брать. Дети тебе не игрушки. Сегодня взял, завтра отдал. Дитё к ней ручки тянет, на колени просится, а она его из залы выпроваживает, говорит, чтобы из комнаты не выпускала, пока сама не ляжет в своей спальне.

- Мне вообще кажется, что боится она его. Ты глаза его не видела, можно подумать. Как ими зыркнет на меня, так я то соль просыплю, то воду пролью, то тарелку уроню. Нехороший взгляд у него. Словно и не ребенок смотрит, а взрослый...или того хуже.

Мальчик шею вытянул из-за угла шкафа и увидел, как молоденькая Хельга перекрестилась поспешно.

- Что? Да что за бред ты говоришь, дурёха? - Бетти всплеснула руками, - Ребенок, он и есть ребенок. И глаза у него нормальные. Тёмные очень. Ну подумаешь. Зато как улыбнется, так любое сердце оттает. А у этой...у неё не сердце, а кусок камня в груди, вот и не принимает мальчика.

- А ты вглядись, я тебе говорю! Не тёмные они, а тьму в себе прячут! Словно само зло на тебя уставилось и прямо в душу смотрит. А хозяйку не осуждай. Она никогда его не хотела. Хозяин сам решил, сам привел, а ей, что теперь, насильно любить его?

Мальчик тогда мало что понял из этого разговора, но запомнил каждое услышанное слово. Он вообще тот день запомнил в мельчайших подробностях. Каждую минуту каждого часа. В эту ночь он впервые плакал для своего папы.

            А ещё у мальчика были воспоминания, которые приходили к нему после таких ночей. Когда клубочком сворачивался в своей кроватке и смотрел в тёмное окно. Иногда ему казалось, что кто-то там, за ним, шипит, зовёт к себе мальчика. Но этот кто-то не знает, что мальчик сейчас не то, что ходить не мог, а и дышать. Что ему не просто было больно, он весь превратился в комок пульсирующей боли. Словно кто-то вспорол тонкие голубые вены на маленьких ручках и наполнил кровь сплошной агонией.

            Нет, мальчик не боялся ни шёпота за окном, ни яростно бивших по стеклу веток деревьев, которые словно звали его встать на подоконник, звали прыгнуть к ним в темноту, туда, где его ждет облегчение. А если вдруг ему и становилось страшно, то он всегда подходил к зеркалу шкафа и начинал играть. Со своим отражением. Почему-то только рядом с зеркалом и чувствовал себя в безопасности. Будто только оно его и может защитить. Будто это самое естественное - смотреться туда и улыбаться отражению себя самого. Иллюзия того, что он не один. Иллюзия того, что его любят. Любят не за слёзы, а просто так.

***

            Двадцать три года спустя

- Сукин сыыын!

Люк зло пнул ногой комод в детской, взревев от злости.

- Что ж за тварь способна на это?!

Вопрос, не требующий ответа. Особенно когда задают его рядом с телом двенадцатилетнего мальчика с перерезанной шеей и вырезанными на лице слезами.

Так странно. Вдруг поймала себя на мысли, что не ужасаюсь. Что не чувствую того панического ужаса и непонимания, которые были в самом начале расследования, когда видела истерзанных детей. Поймала себя на мысли, что привыкаю...привыкаю? Господи, я привыкаю к человеческой жестокости, только потому что какая-то тварь играется с жизнями маленьких мальчиков. Меня это злит, меня приводит это в самую настоящую ярость, вызывая ненависть к подонку, способному на подобное...но я перестала поражаться этому. Перестала ощущать чувство тошноты при виде залитых кровью трупов. Перестала затыкать нос, когда шла на место преступления. Так, будто я сама становилась такой же безразличной и жестокой, как этот ублюдок. И это пугало. Будто я могла потерять что-то важное, какую-то важную часть себя. Точнее, Живописец отбирал эту часть меня, уничтожал её вместе со своей очередной жертвой.

Обхватила себя руками, согнувшись от холода. И я на самом деле не знала, откуда он шёл - снаружи или изнутри. Всё же не сдержалась.

- Теперь мы, по крайней мере, знаем, что это не та тварь, которая у нас в камере сидит.

- Проклятье! Что?

Томпсон шагнул ко мне, переступая через лужу крови на полу.

- Какая-то дрянь режет в моём городе детей, а ты радуешься тому, что это не твой бездомный?

Поморщилась, когда он больно сжал плечи, и обхватив его запястья, стряхнула с себя мужские руки.

- Я не радуюсь. Я констатирую факт. И Дарк не мой бездомный, а подозреваемый.

И отмечаю про себя, что нет никакой радости. Зато есть облегчение. Потому что это не Натан. Потому что я не ошиблась...не ошиблась, когда в ответ на его просьбу, сказанную надтреснутым хриплым голосом, кивнула. Доверяя не себе, а ему.

«Позвольте мне помочь вам, мисс Арнольд. Просто поверьте. Вы ищите его своими методами, а я - своими. Эта мразь убивает не просто детей богатеньких родителей. Он убивает наших...тех, кому удалось вырваться из одного Ада, он отправляет их в другой. Только приёмные дети, обратите внимание. Только мальчики. Некоторые приехали издалека. Откуда он знает, что они неродные? Убийца связан с приютами, Ева. Не отпускайте меня, но позвольте мне своими способами добывать информацию.

-  А что можешь сделать ты, чего не можем мы?