Его руки тряслись, непослушные, они отказывались застегнуть пуговицу на воротнике, которую он же сам буквально несколько минут назад с каким-то упрямством расстёгивал, видимо, лишь для того, чтобы сделать глубокий вздох. Со стороны вообще казалось, что этот невысокий мужчина со светлыми волосами, закрывавшими уши и отмеченными лёгкой сединой, с небольшим, но всё же заметным брюшком, на котором каким-то чудом ему удалось застегнуть явно неподходящий по размеру серый пиджачок в крупную синюю клетку, очень сильно нервничал. Время от времени он с остервенением запускал короткие пухлые пальцы сквозь поредевшие пряди волос и смотрел куда-то в сторону, прежде чем ответить. Каждое его слово казалось хорошо взвешенным и требовало определённого времени, чтобы быть озвученным вслух. Мужчина боялся и даже не пытался скрыть своего страха, бросая затравленные взгляды то на меня, то на Люка, по традиции усевшегося на край стола и внимательно следившего за каждым его движением.
- Я не знаю, - капля пота медленно стекает по виску свидетеля, - я просто...мы просто стояли и разговаривали со священником. Нас даже не хотели пускать в палату к нему, нас не хотели. Мы еле уговорили.
- Достаточно!
Люк быстро посмотрел на меня.
- Вы уже повторяетесь, Фоулсон, - попыталась придать голосу мягкости.
- И это откровенно раздражает, - недовольно произнёс подошедший ко мне Люк.
- Мы уже любили мальчика...мы его успели полюбить, - показалось, что глаза Фоулсона влажно блеснули.
- Да, я понимаю, вы свободны. Пока. - и он, не скрывая вздоха облегчения, покидает кабинет с такой неожиданной и кажущейся совершенно несвойственной его короткой, немного тучной фигуре лёгкостью.
Люк покачал головой, провожая глазами вышедшего.
- Только не говори, что не веришь ему. Несчастный, кажется, чудом сердечного приступа избежал.
Томпсон повернулся и испытующе в мои глаза посмотрел, а я впервые подумала о том, что под таким внимательным взглядом трудно чувствовать себя в безопасности. Дискомфорт. Словно тебя изучают, разбирая каждое твое слово, каждый выдох и движение тела. Препарирует ментально, не касаясь физически, и неосознанно хочется закрыться, не позволить прочитать себя, словно открытую книгу. До того, как я вошла в участок, Люк уже около получаса разговаривал с Фоулсоном...точнее, судя по тому, как к тому времени колотило в нервозном страхе мужчину, Томпсон явно не проявил тактичности в связи с потерей тем приёмного ребёнка.
- А ты, значит, веришь в его любовь к чужому ребёнку, которого он видел пару раз в жизни?
- Меня не интересуют его чувства к нему, Люк. Только то, что он явно неспособен на убийство.
- Нет, конечно, - Томпсон махнул рукой, с неким презрением посмотрев туда, где еще минуту назад стоял Фоулсон, - этот слизняк едва в обморок не грохнулся вчера со страху, узнав, что ребёнок умер.
- Возможно, он переживал. Он привёл вчера священника к Кевину.
- Что означает, он предполагал возможность его смерти.
- Мы все её предполагали.
- Мы, Ева. Мы, а он не должен был. Если верить его словам о привязанности к ребёнку. Ладно, - Люк взял у меня из рук стеклянную бутылку с водой и сделал большой глоток из неё, - в любом случае это ничтожество явно не наш клиент.
- Как и священник.
Кивнул, соглашаясь.
- А больше никто к нему не заходил?
Он задаёт вопрос, уже зная ответ. Он хочет услышать его из моих уст.
А я до боли не хочу произносить его вслух. Потому что он хочет моего признания. Своеобразного добровольного поражения.
- Мне стоило бы задать тебе этот вопрос, не так ли? Кто именно вчера был у ребёнка и как долго? Кажется, именно ты отвечал за охрану у палаты мальчика.
- И я её обеспечил.
- Крайне неэффективно, как видишь.
- Что именно ты хочешь сказать, Ева?
Его тон сменился. Стал более жёстким, острым, неприятно жалящим.
- Лишь то, что мы имеем труп мальчика.
- Который мог появиться в любую минуту, учитывая его состояние.
Да, согласно заключению судмедэксперта, смерть Кевина наступила при естественных обстоятельствах. Организм не справился с последствиями нападения, и ребёнок умер, так и не придя в сознание.