За живой и мёртвой водой

Подобрали знамёна, валявшиеся на снегу. Около них собрались жидкие группки демонстрантов. Решили пойти по Гороховой к Невскому. Шли без песен, понуро, редкими рядами, озираясь и насторожась. Валентин и я находились в передних рядах, мы несли знамёна, их было много. Когда подошли к Казанскому собору, число демонстрантов увеличилось, но всё же нас было мало, и мы свободно поместились на паперти. Вдали на Невском, почти против нас, виднелся взвод драгун. Казалось, они не обращали на нас никакого внимания.

Так мы простояли около получаса. Внезапно в наших рядах возникла суматоха.

— Охранники! Чёрная сотня!

С правой стороны Невского двигалась плотная толпа с трёхцветными знамёнами, с оркестром. Несколько человек побежало от нас в разные стороны. Другие кричали: «Позор! Не отдадим наших знамён, будем драться! Стыдно!»

Охранники свернули в нашу сторону. Меж знамёнами были уже видны иконы, хоругви, портрет царя. Враг численно был сильнее нас, наши ряды находились в замешательстве. С паперти от нас отделился высокий студент в фуражке с широкими стоячими полями. Он легко сбежал со ступенек, остановился на миг, обернулся.

— За мной! — загремел он звонко, молодо и высоко.

Толпа помялась в нерешительности, затем люди сначала в одиночку, потом всей массой стали сбегать со ступенек. Мы с Валентином тоже бросились вперёд, крепко сжав древка знамён. Демонстрантов отделяло друг от друга лишь несколько сажен. Махая руками, наклонившись, бежал с разгорячённым медным лицом человек в длиннополом пальто. Он бежал молча, вихляя ногами, прямо на высокого студента. Студент, расставив ноги, прочно стоя на месте, быстрым и ловким движением выхватил из кармана шинели браунинг, поднял руку, выстрелил, держа другую руку в кармане. Бежавший приостановился. В ту же минуту я увидел, как на лбу его появилась алая звезда.

Человек шарахнулся назад, но тут же запутался обо что-то ногами, подогнулся сначала коленями, пошатался на месте, затем медленно начал оседать и валиться на спину.

— Вперёд! — кричал студент, продолжая стрелять.

Ражий круглолицый детина, вращая выпученными глазами, схватил древко знамени Валентина и с силой тянул к себе. Валентин старался вырвать древко из его рук. Я подбежал, сбоку ударил детину по голове своим древком. Малый охнул, обратился в бегство. Мы гнались за ним, гнались ещё за кем-то, размахивая древками, что-то кричали вместе с другими. И как полтора часа тому назад, охваченные паническим стадным чувством страха, мы убегали от выстрелов, теряя галоши, шапки, бросая знамёна, так столь же решительно, не рассуждая, охваченные иным могучим стадным чувством, мы готовы были биться до последнего вздоха.

Наш противник бежал, и мы его преследовали. Мы отогнали его, рассеяли и тогда возвратились назад. На снегу валялись хоругви, иконы, варежки, знамёна. Подогнув нелепо ноги, лежал человек. Лицо его, волосы на голове были залиты кровью. Она медленно, густой, липкой и сырой лентой стекала вниз, образуя на снегу жирное, застывающее, студенистое пятно. Мне сделалось тошно, я глотал обильные слюни; тупое безразличие и равнодушие охватили меня. Опустошённым взглядом я созерцал, как темнели и деформировались черты лица убитого, как увеличивалась лужа. Необычайна и неприлична была эта неподвижность, и непонятен стекленеющий взгляд.

В толпе я старался отыскать студента, стрелявшего из браунинга: его не было видно.

Труп куда-то убрали. Мы снова заняли паперть собора. По-прежнему вдали неподвижно и бесстрастно серой колонной стояли солдаты.

Наши ряды пополнялись. Мы не знали, что делать дальше. Так прошло около часа.

К нам приблизилась молодая женщина.

— Товарищи! Охранники разбили ружейный магазин и вооружаются. Уходите, они скоро будут здесь!

Женщину обступили, забросали вопросами.

— Нужно проверить! — раздались голоса.

Решили послать для проверки двух демонстрантов вместе с женщиной. Посланные ещё не успели вернуться, когда в толпе пронёсся слух, что со стороны Адмиралтейства двигается большая патриотическая демонстрация. Мы томительно и тревожно ждали, готовясь к встрече.

На углу Невского косяком показалась толпа. Следуя первому опыту, мы бросились навстречу толпе. Полыхая и развеваясь в воздухе, нам резнули в глаза красные знамёна.

— Наши, наши! Ура! Свои!

Мы слились с массой, рассказали о ружейной пальбе на Гороховой и о своём сражении с охранителями.

Скоро вся площадь оказалась густо набитой народом. Начался митинг. Офицер с погонами, закрытыми носовыми платками, поддерживаемый на руках, говорил, что в армии есть три группы людей: одни стреляют в народ, другие отказываются стрелять в народ, третьи говорят: нужно стрелять в тех, кто стреляет в народ. Его бурно качали. Затем говорил матрос, пели «Варшавянку», «Марсельезу», вновь уговаривали не верить Манифесту, хотя ему и без того никто среди демонстрантов не верил.

Домой мы с Валентином возвратились голодные, иззябшие. Валентин спросил меня тревожно:

— А может быть, с подпольной жизнью придётся покончить?