— Без малого два тумена.
Владыка улыбнулся:
— Хорошо, Галсан, вернись в строй.
Когда ханский сын ускакал к своим, Чингисхан повернулся к заарину:
— Благодарю тебя, боо, ты выполнил свое обещание. Но кто они, мои новые всадники?
— Боохолдои, мой повелитель, — ответил шаман. — Духи убитых тобой врагов и твоих собственных погибших воинов.
— А каковы они в бою, эти боохолдои?
— Они не знают страха и жалости. Ведь это качества живых, мой повелитель. Мертвецам ли бояться смерти?
— Хорошо, боо… А возможно ли увеличить мою армию вдвое?
— Хоть вчетверо! С каждой новой битвой армия мертвецов будет расти!
— С подобной армией я завоюю мир! — воскликнул Чингисхан.
— Прости, мой повелитель, белые тэнгри Запада не позволят тебе этого сделать. Но полмира будут лежать у твоих ног!
— А как управлять боохолдоями?
— Трубка, вот табак к ней. — Заарин протянул небольшой мешочек. — Стоит только тебе раскурить эту трубку, боохолдои Нижнего мира слетятся на ее дым.
— Но табака мало, — взвесив в ладони мешочек, сказал Чингисхан.
— На половину мира вполне достаточно, мой господин, — произнес заарин с улыбкой…
Вот что писал Герберт Куэйн в книге «Великие завоеватели и авантюристы»:
«Осенью 1213 года Чингисхан посылает три армии в разные концы Китайской империи. Одна из них, под командованием сыновей Джучи, Чагатая и Угэдея, направилась на юг. Другая под предводительством братьев завоевателя двинулась на восток к морю. Сам Чингисхан и его младший сын Толуй во главе основных сил выступили в юго-восточном направлении.
Первая армия продвинулась до самого Хонана и, захватив двадцать восемь городов, присоединилась к Чингисхану на Великой Западной дороге.
Армия под командованием братьев захватила провинцию Ляо-си, а сам Чингисхан закончил свой триумфальный поход лишь после того, как достиг морского скалистого мыса в провинции Шаньдун…
Ойратов с берегов Байкала с Великим Завоевателем не было, но армия мертвецов-боохолдоев, бесстрашных и безжалостных, лавиной катилась впереди его войск, уничтожая на своем пути все живое…»
«ЧЕРНЫЙ» ПОНЕДЕЛЬНИК
Глава 1
ЗААРИН-БОО
— Мэндэ амар, богдо Баташулуун! — Гомбо Хандагуров низко склонил голову. — Пусть Высокое Небо, отец, и Широкая Земля, мать, даруют благополучие тебе и твоему роду!
— Сайн байна, Гомбо. — Баташулуун Шагланов кивнул. Он пил чай, сидя на вытканном девятью разными цветами ковре, застилающем земляной пол юрты.
Хотя в его приветствии звучало приглашение к чаю, его-то как раз он гостю и не предложил. Присесть рядом — тоже. Это нарушало все мыслимые обычаи, испокон веков принятые среди бурят, но на то были свои причины.
— Зачем ты пришел, Гомбо? Я тебя не звал.
— Ты мой найжи, — снова поклонился Гомбо, — ты не можешь отказаться выслушать меня.
Имя Баташулуун переводится с бурятского языка как «твердый камень». Он был заарин, то есть величайший шаман, прошедший все девять возможных ступеней посвящения. И он действительно был найжи, крестный отец и учитель, посвятивший Гомбо в хаялгын-боо, дающее право приносить кровавые жертвы белым бараном, что соответствовало третьей ступени шаманской иерархии. По неписаному закону Баташулуун действительно не мог отказать Гомбо в помощи, однако…
Полгода назад во время обряда посвящения Баташулуун, как всегда, выверенным ударом заколол белого жертвенного козла. Он спустил его кровь над жертвенным таганом с кипящей водой из девяти источников, с лежащими на дне девятью камнями с девяти гор. Затем он столь же уверенно и скоро разделал тушу и извлек из нее лопатку, по которой найжи узнает о будущем своего крестника.
Едва взглянув на лопатку, заарин изменился в лице. Он увидел то, что на короткое время выбило его из колеи. Однако вскоре он взял себя в руки, достойно довел обряд посвящения до конца, но на следующий день сам отыскал новопосвященного хаялгын-боо и запретил ему не только входить в свою белую юрту, но и вообще попадаться ему на глаза…
Но несмотря ни на что, Баташулуун Шагланов оставался найжи. Он едва заметно кивнул:
— Говори.
— Разреши задать тебе вопрос.
— Спрашивай.
Гомбо вдруг поднял голову и дерзко посмотрел заарину в глаза.
— Что ты прочел по жертвенной лопатке на моем посвящении, богдо?