Забайкальцы. Книга 1

— М-ну, поверни голову. Та-ак, и на плече шрам. Жаль, кабы не это, в гвардию пошел бы. — И к писарям: — Пишите в полк.

— Геннадий Николаевич, отдайте этого мне, — попросил Эпов.

— Хорошо, запишите себе, — согласился председатель. — В 1-й Аргунский пойдешь, Ушаков, понял?

— Так точно, понял.

— Можешь идти. Следующий!

Выйдя из приемной, казаки одевались, спешили на площадь, где их с нетерпением ожидали старики. Дождавшись, когда все верхнеключевские казаки прошли комиссию, Тимофей Кривой тоже поспешил на площадь и, хотя старики уже знали о результатах призыва, счел нужным сообщить им как новость:

— Сашку Анциферова в гвардию, в Атаманский полк взяли, Ефимку Дюкова с Темниковым в батарею, Петьку Подкорытова, Егорку Ушакова, Голобокова в Первый Аргунский полк, остальные в наш, в Первый Нерчинский.

— Федьку Чащина куда?

— Остался вчистую, по четвертой статье^[14]. У него, оказывается, грыжа.

— Да и так-то, какой из Федьки казак? Как дите малое, глупый.

— На это, брат ты мой, не смотрят, кабы не грыжа, забрали бы и Федьку.

— У нас в сотне Сафронов был, Дуроевскои станицы, так еще почище нашего Федьки, помучились с ним месяц — и рукой махнули. Командир наш, сотник Мунгалов, определил его вроде как работником на кухню — воду возить да картошку чистить. Так он и проболтался всю службу на кухне.

— Теперь ишо забота: коней бы приняли по-хорошему, без браку, — и слава богу.

— Тише! Писарь чегой-то говорит станишный.

— Во-он оно што! Перерыв на два часа. Поехали, братцы, обедать, у меня тут сослуживец, Иван Осипыч.

Вскоре обширная площадь опустела, казаки разъехались по селу. У каждого из приезжих в Заозерской оказались знакомые, родственники, сослуживцы, поэтому многие из стариков после обеда вернулись на станичную площадь изрядно подвыпивши. Шумная, говорливая толпа стариков окружила выставленный на площади стол, где заседала комиссия: офицер с погонами хорунжего, два ветеринара в белых халатах и станичный писарь, розоволицый, начинающий лысеть блондин Березин.

На парадном плацу в конном строю выравнивались казаки. Командовавший казаками старший урядник Дюков построил их двумя шеренгами, лицом друг к другу, затем приказал спешиться, расседлать лошадей и справа по два подводить их на осмотр.

Егор подвел своего коня по счету пятым. Седоусый ветеринар с багровым, опухшим от пьянки лицом привычным приемом открыл гнедому рот, заглянул ему в зубы. Затем, вывернув веки, посмотрел глаза, ощупал до бабок ноги, внимательно осмотрел копыта и, смерив рост, хрипло сказал, обращаясь к офицеру:

— Годен, ваше благородие.

Офицер кивнул писарю, и тот под диктовку ветеринара записал на бланке бледно-голубого цвета: «Мерин масти гнедой, возраст — четыре года, рост — два аршина».

— Приметы? — не отрывая пера от бумаги, спросил писарь.

— Грива на правую сторону, — прохрипел ветеринар, — тавро на левом стегне, во, смотрите!

Егор повернул гнедого боком к писарю, показывая отчетливо выжженное клеймо — букву «П».

Первым забраковали коня у Алешки Голобокова.

— Что вы, господин дохтур? — взмолился, сразу отрезвев, отец Алешки Демид, добродушный русобородый человек. — Да вить лучше-то нашего коня поискать надо! Чем же он, скажи, не строевик!

— А это что? — ветеринар, согнувшись, подпирая коня плечом, рывком поднял его правую переднюю ногу. — Видишь? Трещина на копыте. То-то и есть! Отводи в сторону. Следующий!

Демид — к офицеру.

— Ваше благородие! — с дрожью в голосе заговорил он, просительно прижимая руки к груди. — Заступитесь, будьте настолько добры! Конь — любо посмотреть, целый год готовил его, и на тебе — забраковали. Да хучь бы што сурьезное, не так бы обидно, а то трещинка, чуть глаз берет. Ее и вывести-то плевое дело, подкую его на энту ногу, и за лето она изойдет, головой ручаюсь, изойдет! Вить копыта-то у коня растут, хучь кого спросите.

Хорунжий отрицательно покачал головой.

— Не могу, дед, не могу! Забраковали — значит, есть основание, давай другого коня.

— Смилуйтесь, ваше благородие! Где же я возьму его, другого-то? Кабы у меня их табун был!

Почувствовав, что кто-то тянет его сзади за рукав, Демид обернулся и увидел стоящего за ним Тита Лыкова. От него сильно разило водкой, хотя на ногах Тит держался крепко, с обычным для него напускным молодечеством: усы закручены кверху, гнедая с рыжыми подпалинами борода расчесана надвое, на голове новая фуражка с урядницкой кокардой. В поводу у Тита молодой саврасый конь.

— Чего ты расплакался-то? — заговорил он, отводя Демида с конем в сторону. — Подумаешь, беда какая, коня забраковали! Бери моего Савраску, сменяем — и всего делов. Я уже его подводил, признали годным.

— Что же делать-то, придется сменять. — Демид посмотрел на саврасого, горестно вздохнул. — Оно и жалко, конь-то у меня хороший, надежный, а видишь, как получилось?

— Э-э, Демид Прокопьевич, чего его жалеть? Меняем, четвертную с тебя придачи, и дело в шляпе: Савраска твой — Рыжко мой.

— Четвертную? — не веря своим ушам, переспросил удивленный Демид. — Да ты что это, Тит Иваныч, всурьез?

— А чего же я, шутки приехал шутить?