— А!.. Кто это? — испуганно вскрикнула она, руки ее машинально взметнулись вверх, коснулись длинной бороды, и Настя узнала свекра. Как лопнувшая пружина, мгновенно распрямившись, вскочила Настя с постели, ухватила старика за воротник, и тут Саввичу показалось, что его по уху трахнули поленом. Как подкошенный плюхнулся он на диван, вскочил было на ноги, но от второго подзатыльника вылетел в коридор. Опомнился он уже у себя на кровати. К счастью для него, Макаровна так крепко спала, что не слыхала никакого шума. Не проснулась она и тогда, когда Савва Саввич, забыв всякую предосторожность, бухнулся в постель, толкнув старуху локтем. Она только повернулась к нему спиной, промычала что-то невнятное, почмокала во сне губами.
«Бож-же ты мой, что я наделал!» — досадуя на самого себя, думал Савва Саввич, ощупывая вспухнувшую от удара шишку на левом виске. Он потрогал рукой одеревеневший от боли затылок, провел рукой по шее и, к ужасу своему, обнаружил, что в руке Насти вместе с оторванным воротником остался и гайтан с золотым крестиком. Досаднее всего было то, что крестик-то ему подарила Макаровна ко дню сорокалетия их супружеской жизни.
— Вот так вли-ип! — леденея при мысли о предстоящем позорном скандале, шептал Савва Саввич. — Попал, как кур в ощип. Господи боже мой, Микола-чудотворец, спаси и помилуй раба божьего Савву многогрешного! Съест меня старуха, прямо-таки сырого съест!.. — И, тяжко вздыхая, ощупывал распухшее ухо. Так он и промучился всю ночь. А утром, чуть свет, избегая встречи с Настей и еле ворочая распухшей шеей, оседлал Сивка и уехал на заимку.
Три дня прожил Савва Саввич на заимке. Спал в зимовье вместе с работниками, а днем, когда работники уходили на прополку, шел в колок. Там он мочил себе шею холодной водой, прикладывал к ней листья черемицы.
На четвертый день, когда опухоль на шее спала, Савва Саввич приказал работникам кончать прополку, выезжать домой, готовиться к сенокосу. Сам он вернулся домой к вечеру. Сойдя с коня и увидев на веранде Макаровну, старик оробел. Отдав коня Ермохе, шел к дому, как приговоренный к плетям. Медленно поднялся он по ступенькам крыльца и, пересиливая дрожь в голосе, поприветствовал жену:
— Добрый вечер, Макаровна!
— Здравствуй, — спокойно ответила старуха, и у Саввы отлегло от сердца: «Слава тебе, господи, не знает, стало быть, не сказала та ничего».
Еще утром, будучи на заимке, Савва Саввич придумал средство избавиться на время от Насти — отправить ее на покос. «За работой-то, — думал он, — время пройдет скорее, глядишь, все забудется помаленьку». Настю он увидел на кухне, когда вошел в коридор. Глядя в сторону, буркнул ей:
— Ты тово… на покос собирайся, поедешь послезавтра с работниками.
Настя чуть не вскрикнула от радости: на покос! Вместе с Егором! Да ведь ей как раз этого и хотелось. И чтобы не выдать этой радости, к удовольствию Саввы Саввича, ответила деланно покорным тоном:
— Ну что ж, поеду, раз надо.
Семену Савва Саввич сказал о своем решении на другой день утром, когда они сидели за завтраком.
— На покос завтра отправлять будем. Настасья тоже поедет с работниками.
— На поко-ос? — Семен удивленно поднял белесые брови. — Что ты, тятенька! Уж неужели, кроме ее, и людей не стало?
— Почему не стало, люди есть, так ведь за ними же, тово… догляд надо иметь, вот ее и пошлем. Баба она вон какая стала здоровая, на работе проворная, эта, брат, и работать будет не хуже мужика, и за людьми доглядит. Ей такое дело, тово… на пользу пойдет, пусть привыкает хозяйством править. А мне-то докуда же везде поспевать? Хватит, вам жить-то.
— Как же она там будет одна с мужиками? — все еще возражал Семен. — Совсем это неподходяще. Назначь старшим Ермоху, и без нее обойдется.
— Ермоха что-о, его и слушать так не будут, да и вообще надо запись вести: у кого сколько рабочих дней, сколько сена сметано, чтобы знать, сколько еще сметать надо, а Ермоха, да и все они там, неграмотные. Не-ет, там без Настасьи никак не обойтись. Она хоть и тово… молода еще, но надо внушить ей, что она хозяйка там будет, они, молодые-то, любят это. Вот оно дело и пойдет. А что касаемо насчет мужиков, так она не одна там будет. Татьяна Осокина с ними поедет, спать они будут в отдельном балагане. Настасья и Татьяна с сынишком, в копновозы я его взял.
— Парнишка-то Татьянин учился, наверное, в школе?
— Едва ли, да хоть и учился он, разве я могу доверить такое дело какому-то сопляку, постороннему, какой с него спрос? А Настасья свой человек; свой глаз — алмаз, чужой — стеклышко. Конечно, я к ним буду наезжать время от времени, без этого не обойтись, а Настасья там будет постоянно.
К сенокосу, как и всегда, Савва Саввич приготовился раньше всех в поселке. В этом году, кроме Ермохи, посылал на покос еще пятерых сезонных работников — трех зареченских мужиков, вдову Татьяну с сыном, а вместе с ними и Настю.